обострением национального чувства возможность подобного перерождения возрастает. Не уметь проигрывать всегда по праву считалось особенностью подросткового возраста. Когда целая нация не умеет проигрывать, она тоже не заслуживает иного эпитета.

Если нынешней культуре действительно следует приписывать высокую степень пуэрилизма, то возникает вопрос, отличается ли она в этом от прошлых культурных периодов и насколько неблагоприятно нынешнее положение. Несложно было бы показать, что и в прошлом общество во многих отношениях, постоянно или время от времени, вело себя как то свойственно несовершеннолетним. Но, по всей видимости, это будет различие между прежней глупостью и нынешней подростковостью.

В первоначальных фазах культуры значительная часть общественной жизни совершается в игровой форме, то есть в предписанных для определенного времени рамках человеческого поведения на основе добровольно принятых норм, в сплачивающей и замкнутой форме26. Стилизованное представление временно занимает место прямого стремления к пользе или желания получить удовлетворение. Если речь идет о священной игре, такое действо становится культом или обрядом. И даже если это кровавые обряды или единоборства, участие в них тем не менее остается игрой. Она протекает в ограниченном временем и местом игровом пространстве: освященном месте, на поле битвы, на праздничной площади. Внутри этих границ обычная жизнь временно исключается. Действительность вне игрового пространства забывается, люди предаются общей для всех иллюзии, свободное суждение устраняется. Все эти черты находят полное воплощение и теперь в каждой настоящей игре, в детских играх, спортивных состязаниях, театре.

Существенным признаком, присущим каждой настоящей игре – культу, представлению, празднеству, – является то, что к определенному моменту она прекращается. Зрители расходятся по домам, исполнители снимают маски, представление окончилось. И здесь выказывает себя беда нашего времени: его игра во многих случаях не прекращается, и поэтому игра эта ненастоящая. Распространилась далеко зашедшая контаминация игры и серьезности. Обе сферы смешались. В поведении, которое желает казаться серьезным, содержится скрытно и тайно игровой элемент. И напротив, явно признанная игра не в состоянии сохранять свой истинно игровой характер из-за чрезмерной технической оснащенности и из-за того, что ее принимают слишком всерьез. Она теряет неотъемлемые качества выхваченности из жизни, непринужденности и веселья.

Нечто от такого рода контаминации, насколько мы можем заглянуть в прошлое, всегда наличествовало в культуре. Суть противоположности игра – и серьезность теряется в недосягаемых тайнах психологии животных. И все же сомнительная привилегия нынешней западной цивилизации – в столь высокой степени культивировать смешение жизненных сфер. Бесчисленное множество людей, образованных и необразованных, навсегда сохраняют черты игрового поведения, отношения к жизни, свойственного подросткам. Выше мы уже вскользь говорили о широко распространенном состоянии духа, которое могло бы быть названо перманентно пубертатным периодом. Оно характеризуется неспособностью чувствовать, что уместно и что неуместно, недостаточной самооценкой, недостатком уважения к другим людям и мнениям, чрезмерным сосредоточением на собственной личности. Всеобщее ослабление способности суждения и потребности в критике создает почву для этого. Массы чувствуют себя как нельзя лучше в состоянии полудобровольного оглупления. Из-за того что тормоза нравственных убеждений заметно ослабли, такое состояние может стать в любой момент чрезвычайно опасным.

Странно и тревожно, что возникновению такого состояния духа способствует не только низкая потребность в наличии собственного суждения, нивелирующее воздействие организации на те или иные группы, с уже разжеванным и переваренным набором мнений и постоянно находящимися под рукой средствами их широкого распространения; такому состоянию духа дает толчок и обильную пищу также и поразительный расцвет техники. Человек окружен миром чудес, буквально как дитя, дитя из волшебной сказки. Он может путешествовать по воздуху, разговаривать с кем-нибудь в другом полушарии, лакомиться из автомата, любую часть света доставить себе на дом с помощью радио. Он нажимает на кнопку, и жизнь подступает к нему вплотную. Но делает ли его такая жизнь взрослым? Совсем напротив. Мир стал для него игрушкой. И что удивительного, если он ведет себя в нем как ребенок?

Отмечая контаминацию игры и серьезности в нынешней жизни, мы касаемся глубоких вопросов, которые не могут быть здесь подробно исследованы. С одной стороны, это явление предстает как не вполне серьезное отношение к работе, долгу, судьбе и жизни вообще, с другой – как склонность придавать высокую серьезность занятиям, которые, по здравому разумению, должны были бы считаться пустыми, ребяческими, а также – обращаться с действительно важными вещами, как диктуют инстинкты игры и прибегая к чисто игровым жестам. Политические выступления руководящих лиц, не заслуживающие иного названия, чем злостные мальчишеские выходки, вовсе не редкость.

Нелишне было бы проследить, как в разных языках слова для обозначения игры то и дело переходят в сферу серьезного. Прежде всего американский английский представляет собой богатую почву для такого исследования. «Журналист говорит о своей профессии как о the newspaper game [газетной игре]. Политик, будучи по натуре человеком честным, но, раз уж взялся за гуж, сделавшийся причастным к коррупции, приводит в свое оправдание, что он had to play the game [вынужден был играть в эту игру]. Таможенного чиновника упрашивают посмотреть сквозь пальцы на нарушение Prohibition Law44* [Сухого закона] словами: be a good sport 27. – Ясно, что перед нами нечто большее, чем вопрос словоупотребления. Речь идет о далеко идущем смещении морально-психологического характера. Х. Дж. Уэллс в одном из своих романов описал, как глубоко сидела в ирландцах, даже во время восстания за независимость, стихия fun [забавного].

Для полусерьезного жизненного поведения и состояния духа характерно распространенное употребление словечка слоган. Американцы в недавнем прошлом (в Murray’s Dictionary45* оно еще не попало) придали старому шотландско-ирландскому слову, обозначавшему боевой и сзывающий клич клана, значение политического призыва или лозунга в предвыборной борьбе. Слоган, можно сказать, это некое партийное изречение, о котором сами его применяющие прекрасно знают, что оно верно только отчасти и необходимо, чтобы обеспечить победу партии на выборах. Это чисто игровая фигура.

Англосаксонские народы, с их высокоразвитым игровым инстинктом, обладают тем преимуществом, что они в состоянии воспринимать в своих действиях элемент fun & game [игры и забавы]. Не всякий народ обладает этим достоинством. Как латинским, так и славянским и континентальным германским народам временами, кажется, не хватает этой способности. Что такое, вообще говоря, Blut und Boden [Кровь и почва] как не слоган? Изречение, которое своей внушающей образностью hinwegtäuscht [затушевывает] и изъяны своего логического обоснования, и опасности своего практического применения. Слоган, который не распознается как таковой, но принимается вплоть до официального и научного словоупотребления, делается, конечно, вдвойне опасным.

Слоган вполне на месте в сфере рекламы, коммерческой или политической. Вся политическая пропаганда более или менее тяготеет к нему, особенно если она официально организована.