А произошло ли? Что это вообще было? Пару минут назад Уильямс сообщил, что между нами ничего и быть не может, а теперь вот, целует, как ни в чем не бывало!

Вот подлец.

Я машинально притронулась к щеке, которой еще мгновение назад касалась рука аристократа, и с удивлением отметила, что слезы высохли. Зато сердце стало биться намного чаще.

Я собиралась спросить Кристоффа, начитался ли он дурацких женских романов, где героям-мужчинам просто медом мазано успокаивать женские истерики поцелуями, но сказала совершенно другое:

— Можно взять кошку?

Преподаватель мельком взглянул на Ириску, которая точила когти о ногу Алекса. Тот дернулся, стремясь пнуть пушистую заразу, но она ловко увернулась и юркнула под ноги брюнету.

— Можно. Только, умоляю, шевелитесь!

— Хорошо! — бросилась я к рюкзаку. Шум на улице стал только громче, и это заставило меня осознать всю серьезность ситуации.

Впрочем, собирать-то было особо нечего, все самое дорогое и ценное — айди-карта, кошелек — и так хранилось на государственных серверах. Бумажные документы и деньги давно вышли из моды. А из вещей… Разве что пара старых фотографий тети и ее серебряный кулон с янтарем — настоящее сокровище из детства. От родителей у меня ничего не осталось.

— А куда мы отправимся? — решила я уточнить цель нашего путешествия, параллельно пытаясь попасть в штанину.

— Разумеется, ко мне в Верхний. Туда им вломиться будет намного, намного тяжелее! — ответил Уильямс, задумчиво вертя в руках обломки трости. — К тому же, вряд ли они так просто прознают, где мой настоящий дом.

— Шлюха! — внезапно раздалось от кресла.

Я обернулась на голос и увидела, что Алекс смотрит на меня с крайней степенью неприязни. От кляпа, он видимо, смог избавиться.

— Впрочем, не особо тебе это помогло, — ухмыльнулся он. — Тебя все равно отчислили сегодня!

— Что? — замерла я, в неверии переводя взгляд на Кристоффа, который просматривал какие-то голограммы на своем браслете. Тот мельком взглянул на Алекса и ответил.

— Не сегодня, вообще-то, а еще вчера.

— Что? — тупо повторила я, сжимая кулаки.

И при этом он все равно заставил меня сражаться с идиотским доппелем, пусть даже он и не знал о нем? Или знал? С чего я вообще взяла, что с Кристоффом будет безопаснее?

Я дернулась было к магпистолетам, забыв о том, что они даже не заряжены, но меня остановил резкий окрик Уильямса.

— Ива! — обращение хлестнуло меня не хуже плети. Так меня когда-то давно звали только мои родители и тетка. После их смерти я запрещала кому-либо так сокращать мое имя.

Я почувствовала, как откуда-то из глубины души наверх устремилась тьма.

FM-84 — Goodbye (feat. Clive Farrington)

Гнев — это, в общем-то, хорошая эмоция. Гнев открывает потайные уголки души, дает высвободиться важным мыслям. Холодный гнев позволяет в итоге родиться чему-то новому. А вот ярость… Ярость никогда не бывает хорошей. Она лишь дразнит и калечит, уничтожая все на своем пути. И именно слепая ярость завладела мной.

Мой гнев не стал подспорьем, он обернулся против меня. И секундная слабость превратила его в ярость.

Не знаю, была ли она рождена моими собственными чувствами или отголосками шепотков теней, которые навязчиво просили, нет, приказывали мне подчиниться их всесокрушающей воле и желаниям.

Когда сознание затопил чужой злой восторг и жажда разрушения, сметая последние баррикады моего сознания, я поняла, почему Кристофф был категоричен насчет обладателей этой странной, сокрушающей силы. Все, что было ранее, было лишь знакомством, наживкой, которую забросили тени, чтобы показать мне возможности. И я купилась на них, как ребенок.

В груди мгновенно разросся огонь, сжигающий внутренности своим нетерпеливым, рвущимся наружу жаром. Это не было похоже на то, что случилось со мной в схватке с доппелем.

Я всхлипнула, согнулась, пытаясь закрыться, удержать его в себе, но тщетно: из-под моей правой руки, выброшенной вперед против воли, вырвалась тьма, проехавшись по углам комнаты и ударившись о потолок, расщепляя мирно висящую светодиодную люстру на сотню осколков. Они болезненным дождем осыпались на тело.

Кристофф метнулся к Алексу, на секунду закрыв его от меня, и это движение привлекло тени. Я разогнулась, выгибая спину так резко, что сломала бы позвоночник, если бы не наткнулась на подоконник и оконную раму.

В голове, по которой пришелся основной удар, зазвенело, но это не помешало тьме снова сделать свой ход.

Что-то сверкнуло, и когда в глазах немного прояснилось, я смогла рассмотреть Уильямса, который выставил вперед обломок трости со сверкающим кругом «заклинания» щита, блокирующим то, что сейчас исходило от меня. Я чувствовала ярость теней, которые не могли добраться до своей жертвы. А моими собственными эмоциями были лишь отчаянье и страх. Страх того, в кого я превратилась.

Но противник у теней был сильнее, опытней, и почувствовав, что напор слабеет, я постаралась возобладать над своим сознанием, мысленно снова и снова прося, умоляя, приказывая теням остановиться, уйти.

Это было тяжело. Невероятно тяжело. Словно на мои плечи упал весь железобетонный массив города, заставив в одиночку, словно атланта, поддерживать неподъемный груз чужих домов и судеб. Но у меня получалось, по чуть-чуть, но получалось.

Хуже всего было смотреть в глаза Кристоффу, которые светились напряжением. Он тоже ждал, смогу я противиться темной стихии или сдамся, как те, другие, которых он, судя по его словам, не пощадил. Я абсолютно точно знала: если проиграю — увижу в его взгляде разочарование. Удивительно, но это пугало меня больше, чем смерть.

Тени предприняли последнюю попытку сделать хоть что-то. Руки пронзило болью, между ладоней стал скручиваться тугой темный комок из теней, которые сползались со всех укромных уголков комнаты. Мгновение — и чужая сила стремительно и дерзко бросила мое тело навстречу Уильямсу.

И тот доказал еще раз, что слов на ветер не бросает.

Обломок трости прокрутился в его руке, словно лопасть ветряной мельницы во время урагана, а в следующий момент меня резко отбросило назад. Коварные тени, поняв, что проиграли, поспешили убраться. Лишившееся их контроля тело стало неожиданно легким, и я не удержалась на ногах, зацепившись за подвернувшийся стул. Падая, я пребольно ударилась о стену всем телом, особенно спиной, выбивая дыхание из легких.

Передо мной возникло виноватое лицо Кристоффа. Очень хотелось сказать ему все, что я думаю о таком обращении. Но из груди не вырвалось ни звука, поэтому я просто открывала рот, немая, как рыба.

— Ивета, ты больше не помнишь, как я выгляжу. Ни рост, ни цвет волос, ни цвет глаз, ни род занятий… — лихорадочно зашептал он, переходя на «ты» и наклонившись близко-близко.