Вернулись унаки, сидят, думают. Драться — плохо получается. Не победить никак! Одного убьешь — двоих привезут. Дружить надо!

Пришли к ненастощим дружить. Лису принесли, соболя, сивуча… Оленей пригнали. Ненастоящие в свою деревню не пустили, у стен менялись. Ножи унакам подарили, котлы. Молоком бешеной козы угостили. Страшное то молоко! Вечером вкусно и весело, утром плохо. И в рот будто калан нагадил.

Поменялись и ушли дальше жить. Потом снова пришли меняться. Хорошо менялись! Ненастоящие — хорошие мастера. И полезного у них много, чего унаки делать не умели.

Раз пришли, а у ненастоящих новый появился. Высокий, худой, будто больной. Батька Дийга Руис зовут. В платье ходит, волосы состриг. Оказалось — шаман ненастоящих.

Унаки боялись сперва — у них хорошего шамана не было — старого милки в Авдах увели, в горящий камень сбросили, молодой еще не умеет ничего. Но Батька Руис хороший оказался. Маленьких лечил, взамен ничего не брал. Языку ненастоящих учил, подарки ученикам дарил. Хороший шаман, добрый!

Один унак смотрел на Батьку, решил — такой же стать хочу! Кухлянку в черное выкрасил, ожерелье из клювов топорков на шею повесил — глянь издалека, Батька! Из дерева бога ненастоящих вырезал, начал ему губы салом мазать. Бог помогать стал — то найдет что хорошее, то не потеряет. Хороший у ненастоящих бог — сильный!

Тот унак решил тонких грибов съесть, с богом Батьки поговорить. Вдруг что не так делает? Сразу спросить надо!

Съел. К нему уньршк ненастоящих пришел. Шерсть черная, лохматая, как у медведя. Копыта как у оленя, рога как у косули. И говорит: «Пока Батька живой — не будет с тобой бог ненастоящих говорить! Убей его, голову отрежь, закопти. Придет бог, говорить будет! Много подарков подарит!»

Унак ему в рожу плюнул. Уньршк от боли зарычал, на унака кинулся. И тут молния как ударила! Только искры полетели. С неба Ворон Кутх прилетел, крыльями пепел развеял. От уньршка и следа не осталось.

Так унаки поняли, что Батьку и его бог любит, и Кутх.

Милки — общее название злых духов

Уньршк — злой дух-людоед

Глава 20

Птичья ночь

Рыжий проснулся в поту. Открыл глаза. В доме было темно — и ночь на дворе, и дверь прикрыта. Рядом, под тяжелым одеялом из тюленьей шкуры, тихонько посапывала Куська, подложив ладошку под щеку. От девушки шел жар, как от печки — в общем, как и всегда. Удивительно даже, сколько его в ней помещалось! Северное колдовство, не иначе!

Арбалетчик неловко выбрался из-под одеяла — не хотелось будить. И так засыпала плохо, ворочалась, сучила ногами, словно убегая от кого-то во сне. Пришлось прижимать к себе, долго гладить, успокаивающе шепча всякую чепуху.

Сел на край постели, почесал мокрую грудь. Воздух стоял плотный, густой. И влажный, точно в бане. Хотя, тут всегда так — до океана ярдов триста по прямой — пора и привыкнуть. Дышалось тяжело. Не угорели ли? Нет, вряд ли. Не тошнит, голова кругом не идет. Да и очаг давным-давно погашен, и весь дым вытянуло сквозь дымоход. Все же погода здесь — и врагу не пожелаешь! Неделю назад снег лежал, вода замерзала… А тут, раз — и все! Местные говорили, что так бывает. Не каждый год, но бывает. Теплое течение откуда-то с края мира, становилось очень теплым, почти горячим, согревая и океан, и острова.

Рыжий встал, поморщился — какая-то мелкая пакость попала под босую ступню. Прошлепал к выходу — ноги прилипали к травяным циновкам. Оглянулся. Куська по-прежнему спала.

— Вот и хорошо, вот и спи, маленькая…

Наемник осторожно открыл дверь — что хорошо в веревочных петлях — скрипа не дождешься! Прошел коротким коридорчиком наверх. Сдвинул уже входную дверь. Замер в предвкушении прохлады. Но на дворе стояла такая же липкая, летняя даже жара, совершенно неуместная среди наступившей вроде бы зимы.

Рыжий потоптался на пороге, раздумывая. Вдел ступни в плетеные тапки — сам делал, сам на посмешище выставлялся перед мастерами местными! Прошел два шага, смахнув невидимую пыль, сел на лавочку у стены — тут-то трудно было оплошать, и седалище вышло всем на зависть — по всей деревне появились, когда Красный Медведь у себя поставил! Прислушался.

Тишина звенела предвкушением. Будто тысяча стрелков натянула луки, и ждет команды. Подрагивают наконечники, гудит тетива… Что-то должно было произойти!

С громкими тревожными криками, пронеслась над головой стайка птиц. Рыжий посмотрел на небо — звезды затянуло тучами… Высохшая шерсть на груди и руках начала сама собой приподниматься…

И тут, со всех сторон загрохотала гроза, вспыхнули молнии, что били, казалось, прямо в него. Наемник чуть не свалился с лавки — уберегла стена, в которую он ткнулся спиной.

Ударив сперва одновременно, молнии начали вспыхивать по две-три за раз. Резко запахло свежестью.

Ветвистая яркая вспышка протянулась с высоты, расцвела перед глазами. Арбалетчик зажмурился. С неба что-то посыпалось.

Неожиданно, его плеча коснулась горячая рука. Рыжий повернулся, раскрыв глаза. Рядом стояла Кускикичах. Тоже раздетая — только длинные волосы удивительно пушистым облаком.

— Птичья ночь, Тангах! — радостным шепотом произнесла девушка, указывая рукой вверх.

Рыжий огляделся. Вокруг валялись десятки птиц, упавших с неба. И, похоже, что мертвых.

— Птичья ночь! — повторила Куська, в этот момент удивительно красивая и вызывающая желание не завалить ее по-простому на шкуры, а встать на колени и пообещать что-нибудь невыполнимое.

— Завтра будет праздник! — загадочно улыбнулась девушка, словно зная, что ощутил наемник.

И тут же, как по приказу, молнии перестали дырявить океан и острова. Поднялся ветер, разгоняя жару и тучи. И вскоре, о произошедшем напоминали только мертвые птицы, да гроза, все еще ворчащая где-то очень далеко от них…

* * *

Утро было громким. За стенами бегали, пели песни, вопили и, похоже, что дрались — но по-дружески, на ножах, без копий и прочего явного смертоубийства.

Рыжий и сам проснулся, на удивление, выспавшимся и в хорошем настроении — видать, птичья ночь так подействовала! Ну или что жара, наконец-то, уступила место приличествующей, хоть и несколько излишне пронизывающей прохладе.

Куськи в доме не было. Набросив меховую куртку и натянув рабочие штаны, Рыжий выбрался наружу. Тут же его подхватил хоровод праздника! Наемнику налили, потом еще налили — кусок рыбы на загрызку он и сам ухватил, пробегая мимо стола. Кто-то набросил на шею ожерелье из клювов топорков, перемежаемых кусками перловиц. И снова налили!

Казалось, вся деревня то ли сошла с ума, то ли начала наливаться прямо с полуночи — выждав, из северного коварства, пока Рыжий задремлет. Со всех сторон неслись радостные крики, визг детей…

Какой-то вусмерть пьяный унак, поймав Рыжего за рукав, долго и путанно ему в чем-то признавался. В чем именно — наемник понять не сумел — возможно, будь собеседник хоть немного трезвее, что-то и вышло бы, но половину слов он не понимал, а вторую даже расслышать не мог!

Спасла Куська. Выпорхнула яркой бабочкой, утащила в сторону. Вовремя! Еще немного, и быть бы пьянчуге битому!

— Это что вообще⁈ — спросил Рыжий, дожевывая рыбу.

— Праздник! — засмеялась Куська. — Я же говорила! Когда Птичья ночь бывает, на следующий день Тол Ыза праздник*! Океан благодарим! — тут же пояснила девушка, разглядев полнейшее непонимание на лице стрелка. — Чтобы рыба в сети шла, и сивуч с моржом не уходил!

— Хороший праздник, — кивнул Рыжий, — полезный! А праздника, чтобы вино в ручьях текло, нет такого?

— Нету! — снова засмеялась Куська, потянула в сторону берега, откуда раздавался шум волн — водяные горы мерно накатывались на камни. — Пойдем! Скоро шаман Тол Ызу подарки дарить будет!

— Ну пойдем, что уж тут! Раз Тол Ызу, глядишь, и мне что обломится!

— Обломится! — залилась Куська — девушка вообще часто восторгалась тому, как ее Медведь коверкает слова. Очень уж смешно получалось!

Но оказалось, что к берегу еще протолкаться надо! Впрочем, Рыжему не составило труда раздвигать грудью унаков, оттаптывая ноги и раздавая меткие тычки локтями. Куська, вцепившаяся в пояс, бежала сзади, еле успевая за разогнавшимся арбалетчиком.

Толпа внезапно кончилась. Рыжий чуть не провалился, рухнув на камни — но устоял. Тут же высунулась Куська, встав на место