Вовремя!

Из-за мыса, казавшегося медведем, который прилег отдохнуть, вытянув лобастую голову, показалась байдара. Вся разукрашенная, сверкающая свежей краской. Восемь гребцов слажено погружали весла в волны. Даже брызг не было! На носу стоял худосочный медведь, воздев лапы к небу. Время от времени, он поворачивался, брал что-то из высокой корзины за спиной и швырял за борт, то на правую сторону, то на левую. Каждый бросок толпа встречала оглушительным ревом.

— Это шаман внутри! В шкуру залез! — прокричала Куська Рыжему на ухо. Арбалетчик покивал — он и сам разглядел завязки на груди и брюхе — да так было понятно, что не зверь! Попробуй так выучить шерстяного — ха!

Байдара подходила все ближе к берегу. Шаман бросал в волны подношения — Рыжий сумел разглядеть, что в волны летели то наконечники, то еще какая-то ценная мелочевка, ярко блестящая в лучах солнца. Тол Ыз будет доволен! По крайней мере, сам наемник, после таких даров, рылом бы не крутил! И пригнал бы к берегу самую большую стаю рыбы, которая имелась под руками.

— Ты — дохлый тюлень! — раздалось вдруг за спиной. Рыжий обернулся. Возле него стоял злой унак, раздувающий ноздри. — Убью тебя, ненастоящий!

Недолго думая, арбалетчик подшагнул вплотную, коротко, без размаху ударил локтем точно в лоб — убивать дурака не хотелось. Опять же, мало ли чего бесится — вдруг на ногу ему наступил или на спину плюнул случайно…

Унака швырнуло на землю. Он опрокинулся на спину, задергал руками и ногами, точно жук. Стоящие вокруг — завопили от восторга. А на Рыжем тут же повисла Куська, обжигая горячим дыханием.

— Мой медведь — самый сильный медведь!

*Тол Ыз — Хозяин моря у нивхов. Его праздник мною выдуман, честно признаюсь.

Глава 21

Творческий подход

Пивная «Краболовка», что на углу переулка Забродного и улицы Первых Кровей, от рождения полнилась народом через край. Оно и не удивительно! Давнее место для ровных по жизни парней, зарабатывающих на жизнь честных трудом человека, знающего, как хмурое небо заползает меж берегов в залив. Живущего там, где ходит по берегу голубой песец, выискивающий голыша-потеряшку, отбившегося от стада тюленей — чтобы загрызть добычу под рев страсти отца-сивуча, от любви забывшего обо всем. О, жизнь меж голых скал, среди черных зверей и белого снега, под трубный вой ветра, под хохот чаек и треск ледяных гор, наползающих на берег…

Людям, привыкшим к подобным тяготам и лишениям, хотелось отдохнуть. Почувствовать, что все было не зря. Не зря тонули в шторма, резали руки крючками, тысячами убивали каланов и котиков…

И «Краболовка» гостеприимно распахивала свои тяжелые двери.

Пиво тут разбавляют в меру, рыбу сушат не до твердости дубовой доски, перебравшему бродяге всегда найдется место передохнуть — и оттуда он уйдет своими ногами, а не на колбасу. После местных девок, опять же, почти не чешешься. Стулья и скамьи так тяжелы, что в драке не размахнешься. Достать же нож не позволит полдюжины весьма бдительных вышибал. Приличное место, что и говорить!

Сюда любили забредать музыканты и прочие артисты. При должном везении — зная, куда идешь, это не так трудно, как кажется — можно угадать вкусы посетителей и уйти с полной шапкой денег. А то и новой шапкой из лучшего морского бобра Архипелага! Неудачи, как ни странно, тоже оплачивались — правда, все больше пинками и выбитыми зубами. Музыканты, однако, зла не держали — каждый понимал, что искусство требует жертв, а те, у кого есть деньги, не всегда способны оценить истинных творцов!

Сегодня центром притяжения, однако, служила не очередная камрадилья с гитарой и барабаном. Большинство посетителей столпились у стола, за которым сидел истерзанный судьбой бродяга, которого не понять, как и пустили — бичам и оборванцам в «Краболовку» дорога была заказана по определению — одна вонь от них, да мелкие кражи. И никакого профита!

Одет кое-как, явно с чужого плеча, волосы торчат как грязные сосульки, из носа течет, лицо перечеркнуто свежим шрамом — еще стежки лекаря видны. Один глаз вытек, на правой руке остался только большой палец — кисть замотана грязными тряпками.

Но все знали, что это не бродяга, который зимует под перевернутыми лодками или в каком подвале. О, нет! В столь неприглядном виде в «Краболовке» сидел уважаемый человек, Кастор Ирритабль. Начав юнгой на «Одноногом морже», через тридцать лет, Кастор владел десятком складов, парой мельниц, магазином в Любече и поставлял меха аж в Мильвесс — поговаривали, что сам Император носит горностаевую мантию, которой касались руки Ирритабля. И сидит на троне, изготовленном из его же сувойки — это, впрочем, рассматривалось как некоторое преувеличение — каждый знает, что императорский трон — целиком из золота и изумрудов с брульянтами.

Основной доход почтенному гражданину Любеча приносили, разумеется, не мельницы с магазинчиком. О, нет! Налаженная сеть из четырех небольших факторий, куда стекались меха, добытые на южных островах Архипелага полусотней охотников и неисчислимым количеством унаков! Вот ключ к успеху и богатству!

На Кастора давно косо поглядывал сиятельный рыцарь Бурхард, подозревающий, что герцогству не перепадает и одной десятой положенного. Но что сам Кристоф, что юный герцог с поблядушкой-герцогиней, могли только зубами бессильно скрежетать — две дюжины герцогских наемников из Нугры не могли контролировать происходящее в Архипелаге, даже если бы сильно хотели. Не разорваться! Усиливать же гарнизон, при условии, что от Любеча до островов несколько дней пути или ставить еще один городок… Увы, на такое рачительный сиятельный рыцарь пойти не мог. Очень велики единовременные траты. Велики даже для казны Любеча. И все это знали!

Кастор богател, Бурхард скрипел зубами. К тому же, кроме Ирритабля, хватало решительных людей. Архипелаг большой, всем местам хватит! Горячие головы предлагали даже собрать пару сотен ребят половчее, которые привычны к копью и мечу и Нугру спалить, перебив наемников, но это значило безнадежно испортить отношения с сиятельным рыцарем. Поэтому таких останавливали. Разгневанный Бурхард мог натворить дел!

Да и не было особой беды от нугрских сидельцев! Поймают одного честного охотника, на его место придет дюжина! Пока гонятся за вторым — первый уже откупился и возвращается, дрожа от предвкушения — надо же и взятку судьям оправдать, и упущенную выгоду наверстать.

Всегда так было! Но сегодня Кастор сидит, неловко держа левой рукой кружку с пивом, щедро сдобренным бормотухой. Подносит к дрожащим рукам, выбивая о глину последние зубы. Расплескивает…

Не узнать в нем гордого владельца «Факела», никак не узнать!

Вот и толпились люди вокруг. А Кастор рассказывал свою печальную историю. И липкий ужас полз по спинам.

Перед тем, как поплывут по океану ледяные глыбы, размерами с два замка, Ирритабль всегда шел на Архипелаг. Развести товары для обмена, забрать добычу. Так и в этот раз.

Зашли в бухту Предвиденья — узкая она, как кишка! Скалы под водой, как колья торчат! Одно хорошо, берега высокие — ветра нет — не снесет хольк, не напорешься!

Выгрузились. Мука, ткани, бормотуха, сталь на гарпуны и ножи, посуда, бисерная и игольчатая мелочевка на подарки унакам — то, без чего зимовка трудна, скучна, а порою и смертельна. Не отдашь, когда требует, вождю унаков новый медный котелок — найдут твою голову в старом.

Начали грузиться. Два амбара отборнейшей сувойки! Под две тысячи шкур — каланы, лисы, котик…

По «Краболовке» пронесся стон — каждый представлял, сколько это стоит, и как страшно потерять столько ценного, нажитого непосильным трудом!

Только-только начали первые кипы заносить, как на входе в бухту появилась северная галера с огромным, как две простыни, флагом Герцогства.

«Лахтак!» — выдохнула пивная. Градус сочувствия к Кастору поднялся еще выше. Каждый знает, что так-то, галера рыцаря не опасна — с Клаффом всегда можно договориться, решив вопрос как умные люди. Дорого, но можно. Он не дурак, выгоду понимает!

Но если «Лахтак» начинает шарахаться по Архипелагу, а не идет регулярным курсом Любеч-Нурга и наоборот, значит, ему накрутили хвост. И главным на галере — бургомистр Нугры. Раньше — Пабло Мужееб, сейчас Дирк Уд с Кролищем или безумный, на всю голову отмороженный Людоед.

На «Факеле» обрубили все концы, развернули паруса и, ломая весла, выскочили из ловушки,