— Привет, милый! Как дела?

Услышав за спиной голос Ларисы, Миктиан резко обернулся.

— Ну что ж, теперь ты узнала всё, — уже переодевшийся в свой атласный халат Баст остановился у ступенчатого подножия огромной кровати и слегка насмешливо взглянул на Лару. — Не жалеешь?

— Шутишь? — обнажённая девушка, лежавшая на краю постели, рассмеялась, запрокинув голову назад. — Да мне просто потрясающе повезло! — она протянула руку, и в ней вдруг оказался бокал с коктейлем. В зеленоватом напитке среди серебристых пузырьков плавала оливка. Лариса медленно перевернула бокал: напиток остался неподвижным, как если бы продолжал спокойно стоять на барной стойке. — Но ведь я заслуживаю этой чести. Я же — особенная? — лукаво прищурилась она и пригубила коктейль.

— Особенная, — поднявшийся к ней Миктиан проводил взглядом одинокую капельку, скатившуюся с губ Лары. Нарушив все законы физики, она скользнула по тонкой шее лежащей девушки, прокатилась между грудей и, миновав плоский живот, скрылась между ног. Тем временем, бокал с коктейлем вновь бесследно исчез.

— Поверь, я сделаю всё, чтобы ты тоже не пожалел об этом, — тихо проговорила Лариса, проведя пальчиками по нежному шёлку, скрывавшему горячую кожу Баста.

— Только не забывай о соглашении, — он опустился на кровать рядом с девушкой.

— Ну, конечно, — улыбнулась Лара, опуская голову ему на колени. — Обещаю, что не переступлю границы, — в это время её ручка, как бы невзначай, пробралась между полами халата Миктиана.

— И ещё… Нельзя допускать рождения Дитя.

— Почему? — наивно подняла брови девушка. — Он такой милый… кстати, он же спас меня от Карро.

— Он… О да, он очень милый, — Баст резко поднялся с постели. — Только его рождение повлечёт за собой нарушение равновесия, более известное как Апокалипсис.

— Хорошо, я поняла, — с прохладой ответила Лара, усаживаясь на кровати.

— Значит, ты должна отправить обратно его душу.

— Что я должна сделать? — равнодушно переспросила девушка.

— Попросить его уйти. Никто кроме тебя не может этого сделать.

— Он что, никого больше не слушается? — улыбнулась Лара. Миктиан молча кивнул в ответ. — Тогда я сделаю… всё… — девушка потянула за кончик пояса, и халат Баста распахнулся.

* * *

Он почувствовал что-то неладное ещё до того, как открыл глаза. Казалось, его тело плотно окутывает какое-то желе. Сначала — ещё во сне — ощущение вязкости было даже приятным, но потом всё изменилось: ему стало казаться, что он захлёбывается, задыхается в этом мягком, податливом мире нечётких, плывущих форм.

Он открыл глаза. Потолок, в который упёрся его взгляд, был явным, чётким и привычным. Ему сразу же стало легко и спокойно.

Но через мгновение он понял: ощущение вязкости никуда не исчезло, его тело по-прежнему казалось покрытым чем-то вроде геля или желе. Словно желая вытряхнуть наружу остатки сна, он потряс головой, и ему почудилось, что она вдруг стала слишком большой и дряблой.

Закричал он только тогда, когда, собираясь протереть глаза, поднёс к лицу руку. Он с удивлением осознал, что кричит именно он, что этот хриплый рёв вырывается именно из его собственного горла.

Сев на кровати, он с ужасом уставился на свои внезапно задрожавшие, как у запойного алкоголика, руки. Холодная липкая покрытая крупными буграми кожа, покрывавшая теперь его конечности, была похожа на шкуру огромной мёртвой курицы, которой какой-то неизвестный шутник обмотал его за время сна.

Но это была его кожа. В этом он убедился, когда сначала погладил, а потом ущипнул себя за руку. Все ощущения были несколько притуплёнными, но они были.

Он резко отбросил в сторону одеяло, и закричал снова. Не только руки — всё его тело было теперь покрыто мёртвой куриной кожей. На сгибах у талии и в паху новая кожа собралась в толстые набухшие белесой синевой складки. Крупные жёсткие бугры, обычно остающиеся у курицы на месте выщипанных перьев, скрывали в своей глубине что-то тёмное. Выяснять, что это ему не захотелось.

Когда он спустил на пол ноги, новая кожа тут же пристала к паркету, и переставлять ноги оказалось теперь не так уж легко. Кроме того, при ходьбе она колыхалась на нём волнами и складками, как это бывает у сенбернаров и ньюфаундлендов, когда те отряхиваются.

В высоком зеркале гардероба он отразился во весь рост. Кожа вокруг глаз, отвисшая под собственным весом, в самом деле, добавляла сходства с сенбернаром. Он вздрогнул от омерзения.

Сон! Конечно, это только сон! Уголки его растянувшихся в улыбке губ потерялись среди холодных складок щёк, которые свешивались вниз, почти закрывая собой рот. Сон?! Но ведь он всё чувствует, и… Он попытался укусить губу, но это у него почему-то не вышло.

Он в ужасе припал к самому зеркальному стеклу и разинул рот. Его язык, оставшийся, к счастью, прежним, скользнул по ряду зубов сначала в одну, потом в другую сторону. Так и есть: от прикосновений языка его зубы выгибались так, словно были сделаны из резины. Он попытался стиснуть челюсти, но зубы разъехались в стороны. Дёсны с чавканьем проскребли друг о друга, вновь заставив его вздрогнуть. Он с трудом подавил тошноту.

Сон! Это — сон! Сон! Сон…

Намертво вцепившись пальцами в складки на левом предплечье, он с силой рванул кожу. Потом — ещё, сильнее. И ещё. И взвыл от боли. Он с удивлением посмотрел на кровоподтёки, оставшиеся на том месте, где сжимали кожу его пальцы.

Новая кожа раздражала и пугала его одновременно. Мысль о том, что это — всего лишь сон, не приносила успокоения. Хотя бы уже потому, что ему никакими силами не удавалось проснуться. Он бессильно осмотрелся вокруг.

Внезапно его взгляд остановился на сменном бритвенном лезвии, неизвестно как оказавшемся на тумбочке у кровати.

Действительно, если умираешь во сне — обязательно просыпаешься наяву. Закон древний, как мир.

Одетые в куриную кожу пальцы мало подходили для открывания бумажного конвертика, в который была упакована тонкая металлическая пластинка с острыми краями, но, в конце концов, ему удалось совладать с обёрткой.

Стараясь справиться с дрожью в руках, он глубоко вздохнул и, приложив режущую поверхность к локтевому сгибу, отвернулся: даже во сне смотреть на это было невыносимо. Зажмурив для верности глаза, он с нажимом потянул лезвие на себя.

* * *

Карро вздрогнул и открыл глаза. Первое, что он увидел, был тускло поблёскивающий в свете лава ламп ствол пистолета, направленный прямо ему в лицо. В мутных спросонья глазах лжедоктора мелькнул ужас, и его грузное тело инстинктивно подалось назад.

Когда через несколько мгновений ему удалось сфокусировать взгляд, он понял, что перед ним — его собственная «Беретта», которую неуверенно держит в руках его же собственная жена. Но легче от такого открытия ему не стало: он по собственному опыту знал, что оружие в руках дилетанта становится куда опаснее.