Наташа сфотографировала старую Зину в тот момент, когда та рассказывала про свою лунную дорожку. С нее сполз черный платок, она сняла его, чтобы накинуть снова, и улыбнулась. Крык. Старая Зина улыбнулась – может быть, последний раз в жизни. Но на Наташином снимке, который стер со времени морщины, она будет улыбаться всегда, будто бы тумбочки еще не было, и никогда не будет.

Утро началось с француза.

– Наташа, Наташа, – запыхавшись, скрипел он за ней тяжелыми ботинками по утреннему снегу. – Наташа, такси, такси!

Немного жестов, чуть-чуть мимики – и все ясно. Француз забыл аккумуляторы к фотоаппарату в Назрани – на подоконнике в Доме Правительства. Он просит Наташу с ним вместе съездить за аккумуляторами и снова вернуться в Шали, пока автобус с пленными еще не приехал.

– Только быстро! – говорит Наташа и крутит рукой в воздухе – изображает моторчик.

– О, да-а-а, – отвечает француз, и они едут в Назрань на машине, взятой у рынка.

Получилось быстро – туда и обратно. Но автобус с пленными уже уехал.

– Все, автобус ушел, – сказали им в комендатуре. – И вы уезжайте – через два часа тут начнется обстрел.

На той же машине они поехали догонять автобус. Не догнали.

– Я дальше не поеду, – сказал водитель. – Мне нужно вернуться в Шали до обстрела.

– Я поеду с вами, – решила Наташа. – Француз, ты едешь со мной? Там сейчас будет обстрел – тра-та-тата-та-та. Можно будет поснимать. Понял?

Француз помотал головой.

– Вот придурок, – огрызнулась Наташа – видала она таких. – Аккумуляторы свои забыл, а я из-за него съемку пропустила. Коз-зел вонючий...

Вместе с ним она вышли на дорогу – не бросать же его одного. Со стороны Шали приближалась бронированная машина ОБСЕ. Француз замахал руками.

– Не маши, не остановят, – сказала Наташа, сплевывая в снег. – Будешь, раненый, на дороге валяться, кровью будешь истекать, не остановят... Проверено...

Столько раз такие машины проезжали мимо нее, когда она – грязная, уставшая и голодная – голосовала на дороге.

Бронированная машина остановилась прямо перед ними. Из нее высунулся иностранец в красной куртке и затараторил на французском.

– Смотри-ка, – сказала Наташа. – Своим останавливают. Как будто у этого француза на лбу написано – made in France.

Иностранец из машины перевел для Наташи, что французский фоторепортер в Шали под обстрел не поедет – у него нет каски и бронежилета, одна только медицинская страховка. Он вернется в Назрань вместе с ними – с сотрудниками ОБСЕ, и для нее тоже найдется место в их машине.

– Да ну вас на фиг, – сказала она и вернулась к водителю-чеченцу.

Когда они подъехали к комендатуре, у входа стоял их автобус, а рядом с ним – в казацких штанах с широкой красной полоской по бокам Косов.

– Наташа! Ну, вы где ходите?! Иди сюда! – замахал он ей.

– Нам сказали, автобус уехал! Мы поехали вас догонять!

– А где француз?

– Он сказал, что без каски и бронежилета не поедет.

– О-о-о-т сволочь! О-о-о-т сволочь! Трусливая его французская душа! Давай, заходи в автобус. Сейчас тронемся.

Подъехали к тому же дому. Вывели пленных – семерых срочников. Славки среди них не было.

– Трое лишних, – тихо сказал Косов. – По документам, нам отдают только четверых. Нужно выбирать.

– Как выбирать? – изумилась Наташа. – Этого взять, а этого не взять? Так, что ли? Как можно из них выбирать? Как?

Пленные стояли, опустив головы, и ждали, когда их увезут. Хорохорились. Но глаз не поднимали специально – чего в них, в глазах, только не было.

– Ребята, садитесь в автобус – все, – скомандовал Косов.

Снова подъехали к комендатуре – отметить пропуск. Из нее вышел помощник коменданта – все тот же мужчина в кожаной куртке, и тогда все началось.

– Все, это – конец, – зашептал Косов, когда тот направлялся к автобусу. – Мы взяли лишних пленных. Сейчас нас арестуют, и мы, вообще, никуда не поедем...

– Прячьтесь! – закричала Наташа. – Давайте, быстро, прячьтесь. Ну же! Быстро!

Солдаты бросились в конец автобуса и легли на пол, спрятали под сиденьями головы. Перепуганные матери прикрыли их авоськами.

– Блядь! Жопы торчат! – заорала Наташа. – Все видно!

– Наташа! Сделай что-нибудь! – сорвался Косов.

– Я?! Что я могу сделать! Мамочки мои! Что я могу сделать! Ма-моч-ки...

Помощник коменданта вошел в автобус. Все, это – конец.

– Мужчина! Мужчина! – понеслась к нему Наташа. Добежав до него, она встала между ним и водителем.

– Мне срочно нужна ваша помощь!

– Что случилось? – повернулся он к ней, становясь спиной к пассажирам.

– Случилось! У меня, знаете, что случилось?!

– Ну, говорите скорее. У меня нет времени, – строго сказал он.

– У меня... У меня... Я свои аккумуляторы забыла!

– Какие еще аккумуляторы?

– Аккумуляторы от фотоаппарата! Где их можно купить?!

– Так, не морочьте мне голову со своими аккумуляторами. Мне нужно отметить пленных. Через полчаса начнется обстрел.

– Но вы ничего не понимаете! – закричала Наташа и, к собственному удивлению, расплакалась. – Вы не понимаете, как это для меня важно! Я специально приехала сюда снимать обмен пленными! Меня прислала редакция. Если я вернусь без фотографий, меня уволят... Дяденька, миленький, помогите! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста...

– Да где я вам возьму эти чертовы аккумуляторы?! – закричал на нее мужчина.

– А вы сбегайте за ними на рынок. Мы вас тут подождем.

– Вы с ума сошли?! Это вам не Москва. Это – Чечня, и через полчаса, говорю вам, здесь начнется обстрел!

Он повернулся к Косову, и Наташа поняла, что все пропало – сейчас он будет считать пленных. Она выхватила из кармана деньги.

– Вот, возьмите, только купите мне аккумуляторы, – она стала совать деньги в его руку.

– Уберите свои деньги, – процедил мужчина. – Уберите, я вам сказал.

– А как же вы мне купите аккумуляторы – без денег?

– Какие аккумуляторы?!! – заревел он, снова поворачиваясь к ней.

– Триста шестнадцатый элемент, – захныкала Наташа, про себя думая – какой еще на хуй элемент?

Все правильно. Пока все идет хорошо. Главное – не дать ему возможности встать лицом к пленным и их посчитать. Это она умеет – отвлекать внимание. Научилась в Лужниках – на рынке. Осталась пара обуви разного размера. Дождемся, пока пойдет дождь. Возьмем узкую картонку для обуви – так, чтобы на ней умещалась только одна туфля. Что вы хотели, девушка? Вот эти туфли примерить? Сейчас-сейчас. Подстелите картоночку, чтобы подошву не запачкать – туфли-то новые. Вот так. Ну, как вам тридцать шестой на правую, не жмет? Побольше хотите? А вот примерьте тридцать седьмой на левую ногу. Ставьте-ставьте ножку на картоночку. Что? Обе туфли хотите примерить? Ой, а у меня второй картонки нет... Туфли портить жалко. Ладно, приходите завтра. Сейчас дождь – я уже сворачиваюсь. Если туфли еще останутся, купите. Но учтите, эти – последние. Что? Сейчас возьмете? Подождите, я вам тридцать седьмой в коробочку положу. А вот и ваша сдача... Это – ерунда – продать пару туфель разного размера. Пара пустяков. Просто нужно быть актрисой. Наташа актрисой была. И не надо читать ей морали. Сами будьте внимательней, вы же на рынке, здесь все продается и все покупается, и совесть тоже имеет свою цену. Вам не нужны разнопарки? А что ей прикажете с ними делать? Нет, она их вам впарит, и, может быть, вы перестанете быть такими лохами и еще спасибо ей скажете... Только не надо морали, вы на рынке, а не в театре.