квалифицирует мужеложство как «умственный гермафродитизм». Далее без каких-либо комментариев автор воспроизводит недавнее утверждение Карла Вестфаля о том, что «ненормальное половое влечение» часто есть «симптом психопатического или невропатического состояния»[332]. Затем Мержеевский обращается к социальной среде, в которой «порок скрыт от „непосвященных в тайну“», и описывает сорок два случая мужеложства, найденные им у Тардьё, Каспера и в делах окружного суда Петербурга[333]. Последние были связаны главным образом с идентификацией «пассивных педерастов» путем осмотра заднего прохода и сравнения с каталогом физических изменений. Вслед за Каспером Мержеевский отверг мнение Тардьё, что на пенисе «активного педераста» всегда имеются признаки его порока. Тем не менее он посчитал необходимым включить в свою книгу пример из труда французского врача. Этот пример был озаглавлен Мержеевским следующим образом: «Привычная активная и пассивная педерастия. Характеристическая конформация полового члена». Комментариями эти описания не сопровождались[334].

Схожий эклектизм характерен и для работы известного венеролога В. М. Тарновского, посвященной применению техники судебной медицины в распознавании «педераста». Его «судебно-психиатрический очерк», озаглавленный «Извращение полового чувства», вышел через шесть лет после появления труда Мержеевского[335]. Этот текст ознаменовал перенос акцентов при исследовании однополых перверсий с судебной медицины в область психиатрии. Опираясь на работы Вестфаля и Рихарда фон Крафт-Эбинга, Тарновский выражал сомнение в достоверности судебно-медицинского освидетельствования как инструмента судопроизводства и отстаивал способность одной лишь психиатрии объяснять перверсии. Несмотря на эту предварительную установку, автор посвятил двадцать страниц (из ста пяти) описанию техники анатомического освидетельствования. Тарновский хотел, чтобы его читатели из числа профессиональных врачей располагали точными и надежными методами выявления «пассивной педерастии»:

Для исследования я ставлю мальчика поперек широкой кровати на колени; грудью он ложится на подушку, головою несколько ниже ягодиц, которыя он выпячивает; ноги должны быть раздвинуты так, чтобы колени и пятки не соприкасались одна с другою. В таком положении, повторяю, если субъект не знает цели исследования и не желает что-либо скрыть или симулировать, признаки привычной содомии выступают весьма рельефно[336].

Тарновский отмечал, что при врачебном осмотре кинеды, осведомленные о причине осмотра, часто сжимают ягодицы, пытаясь скрыть следы своих половых практик. Этих юношей он рекомендовал заставлять оставаться в описанном положении 10–15 минут, чтобы преодолеть их сопротивление. Это было более эффективным, нежели предлагавшаяся Тардьё частая перемена позиций[337].

Признаки пассивного мужеложства в перечне Тарновского мало чем отличались от тех, что указал Мержеевский, но они были снабжены более точными анатомическими деталями. Осмотрев двадцать три «продажных кинеда», Тарновский обнаружил, что самым верным свидетельством пассивного мужеложства была «слабость мышцы сфинктера». Это мог обнаружить любой врач без «специальной подготовки». Тарновский был убежден, что список деформаций пениса активного «педераста», который Тардьё считал пригодным для выявления специфической половой практики, на самом деле был свидетельством дегенерации[338].

Хотя Тарновский и сотрудничал с полицией в качестве врача в деле идентификации педерастов для судов, как врач он пришел к выводу, что чаще сталкивался с проявлениями врожденных заболеваний, нежели с приобретенным пороком, что можно было определить усилиями психиатрии, а не судебной медицины. На главный вопрос венеролога: «[с] чем мы имеем дело – с врожденным недостатком, болезнью или порочною привычкою?» – нельзя было ответить, сведя все лишь к поискам признаков мужеложства[339]. Они были лишь одним из путей к судебно-медицинскому заключению, поскольку не все «педерасты» были одинаковы. В первую очередь, надо было понять, «с каким видом педерастии имеем мы дело». Своих читателей (профессиональную аудиторию) Тарновский снабдил детальным перечнем, позволявшим врачу различать злонамеренных и безвинных педерастов. Эти критерии показывают, что Тарновский делал выбор скорее в пользу психиатрии, чем анатомии.

Первым шагом был поиск следов мужеложства в анусе. Если таковые обнаруживались и пациент был молодой юноша, врачу следовало искать физические признаки дегенерации или психической девиации, свидетельствующие, что перед ним «психопатический субъект». Такие юноши являлись «врожденными педерастами» и не подлежали уголовному преследованию. По мнению Тарновского, они были склонны к пассивным анальным сношениям и находили половой акт с женщиной невозможным. «Здоровых» молодых людей без признаков дегенерации или умственной отсталости следовало рассматривать как «педерастов приобретенных». Это можно было подтвердить тем, что юноша играл как активную, так и пассивную роль в сношении и в то же время мог «иметь нормальныя сообщения с женщинами». Редкие случаи «врожденной активной педерастии» можно было распознать по признакам дегенерации (психические девиации, «ненормальное развитие наружных половых частей»), а также по ненависти к женщинам (в отличие от простой индифферентности, наблюдавшейся у пассивных пациентов)[340].

Если при обследовании юношей можно было ограничиться соматическими признаками, то применительно к взрослым Тарновский предпочитал использовать психиатрический подход. «Нужно близко знать человека», чтобы выяснить разницу между тем, каким он был раньше и каким предстал ныне. Решающее значение имела полнота биографии:

Если исследованию подвергается взрослый мужчина, то вопрос значительно усложняется. Тщательно собранныя данныя относительно наследственности, самый подробный анамнез, шаг за шагом прослеженная жизнь человека, особенно в период половой зрелости, рядом с всесторонним исследованием физики и психики испытуемаго помогут решить, имеем ли мы дело с врожденным или приобретенным извращением половаго влечения[341].

Следовало изучить обстоятельства преступления, чтобы исключить вероятность «наиболее опасного и наименее наказуемого» варианта – «периодического педераста», при котором агрессивные припадки сексуального расстройства, вызванные болезнью, омрачали во всем остальном спокойное существование. Если в истории пациента были дегенеративная наследственность, эпилепсия, прогрессивный паралич, старческий маразм, то это могло служить оправдывающим фактором для взрослого «педераста». «Только отрицание всех упомянутых болезненных состояний <…> позволит с вероятием заключить о порочности, нравственной испорченности и вполне наказуемом сознательном, добровольном разврате испытуемаго субъекта»[342].

Тарновский решительно осуждал тот факт, что российская судебная практика при рассмотрении актов мужеложства не делала различий между «врожденными» (безвинными) и «приобретенными» (виновными) преступниками. По его мнению, методика анатомического исследования Каспера и Тардьё не отвечала в полной мере задаче психиатрической судебной экспертизы – определении, кого надо оправлять под суд. По всей видимости, сознавая, что изменения в законодательстве маловероятны, он заметил, что «только совместный труд врача и юриста – исследователя и философа» мог позволить провести новую грань «между физиологиею и патологиею», между «исправлени[ем] здоровых, воспитани[ем] болезненно предрасположенных и лечени[ем] заболевших»[343]. Ряд случаев, рассмотренных в медицинской литературе, показывает, что характерное для Тарновского эклектичное смешение судебно-медицинского и психиатрического понимания «педерастии» было широко распространено в России конца XIX века[344]. В этих работах основной акцент всегда смещался с судебной медицины в сферу психиатрии, но требование отталкиваться при диагностике половой практики от физических признаков «педерастии» сохраняло за судебными врачами их позиции.

Еще одним свидетельством отхода от физических признаков «педерастии» как акта к