"Пожалуйста, не говори этого", сказала она мне."Пожалуйста ..."

"Но я люблю", сказал я, думая, что она не вериламне.

Она начала плакать еще сильнее. "Я сожалею",шептала она мне через слезы. "Мне так жаль …"

Мое горло внезапно пересохло.

"Но почему?" спросил я, внезапно отчаявшись, чтобыпонять то, что беспокоило ее. "Это из-за моих друзей и того, что онискажут? Меня это не интересует больше - это правда". Я запутался и, честноговоря - испугался.

Ей потребовалось много времени, чтобы прекратить плакать, иона посмотрела на меня. Она поцеловала меня так же мягко, как Вы быпочувствовали дыхание прохожего по улице, затем провела пальцем по моей щеке.

"Ты не можешь любить меня, Лендон", сказала оначерез красные, распухшие глаза.

"Мы можем быть друзьями, мы можем видеть друг друга..., но ты не можешь любить меня".

"Почему нет?" Я закричал хрипло, ничего непонимая.

"Потому что" сказала она, наконец, мягко, "яочень больна, Лендон".

Это понятие было настолько чужим, что я не мог понять, чтоона пробовала сказать.

"Ну и что? Это пройдет через несколько дней ..."

Грустная улыбка пересекла ее лицо, и я понял прямо тогда, чтоона пробовала сказать мне. Ее глаза не уводили взгляд с моих глаз, когда она,наконец, сказала слова, разорвавшие мое сердце.

"Я умираю, Лендон".

У нее была лейкемия; она узнала об этом прошлым летом.

В тот момент, когда она сказала мне об этом, кровь ушла измоего лица, и головокружащие образы пронеслись в моем сознании. За это короткоемгновение время внезапно остановилось, и я понял все, что случилось между нами.Я понял, почему она хотела, чтобы я играл в пьесе; я понял, почему, после того,как мы выполнили ту премьеру, Хегберт шептал ей со слезами на глазах, называяангелом; я понял, почему он выглядел настолько утомленным все время и почему онволновался, что я приходил к ним домой. Все стало абсолютно ясным.

Почему она хотела, чтобы Рождество в приюте было стольособенным...

Почему она не думала, что поступит в институт...

Почему она подарила мне свою Библию...

Все имело здравый смысл, и в то же самое время казалось, чтоне было никакого смысла вообще.

Джейми Саливан болела лейкемией...

Джейми, сладкая Джейми, умирала...

Моя Джейми...

"Нет, нет", шептал я ей, "это должно бытьошибка ..."

Но ошибки не было, и когда она сказала мне снова, мой миропустел. Моя голова начала вращаться, и я взялся за нее сильно, чтобы удержатьсяот потери баланса. На улице я видел мужчину и женщину, идущую к нам, склонивголовы и положив руки на шляпы, чтобы их не сдуло ветром. Собака несласьпоперек дороги и остановилась, чтобы понюхать кустарники. Сосед напротив стоялна стремянке, снимая Рождественские гирлянды. Нормальные сцены из каждодневнойжизни, вещи, которые я никогда не замечал прежде, внезапно заставили меняпочувствовать себя сердитым. Я закрыл глаза, желая, чтобы все это ушло.

"Я так сожалею, Лендон", продолжала она говоритьмного раз. Именно я должна была сказать это, как бы то ни было. Я знаю этотеперь, но мое замешательство препятствовало мне рассказать это.

Глубоко в душе, я знал, что все это останется. Я прижал ееснова к себе, не зная, что делать, слезы заполняли мои глаза, пробуя и будучине в состоянии быть твердым, потому что думал, что она нуждалась в этом.

Мы плакали вместе на улице в течение долгого времени, простонемного дальше от ее дома. Мы еще плакали, когда Хегберт открыл дверь и увиделнаши лица, точно зная, что их тайна раскрыта. Мы плакали, когда мы сказали моейматери позже тем днем, и моя мать прижала нас обоих к груди и рыдала настолькогромко, что и служанка и повар хотели вызвать доктора, потому что они подумали,что что-то случилось с моим отцом. В воскресенье Хегберт сделал объявлениесвоим прихожанам, его лицо выражало мучения и опасения, и он нуждался в помощи,чтобы вернуться на свое место даже прежде, чем он успел закончить.

Каждый из прихожан смотрел в тихом недоверии на слова,которые они только что услышали, как будто они ждали изюминки этой ужаснойшутки, в которую ни один из них не мог поверить. Тогда внезапно, началисьстенания.

Мы сидели с Хегбертом в тот день, в который она сказала мне,и Джейми терпеливо отвечала на мои вопросы. Она не знала, сколько ей осталось,сказала она мне. И не было ничего, что доктора могли бы сделать. Они сказали,что это была редкая форма болезни, именно та, которая не поддавалась лечению.Да, когда учебный год начался, она чувствовала себя прекрасно. Только в прошлыенесколько недель, она начала чувствовать прогрессию болезни.

"Это - то, как она прогрессирует", сказала она."Ты чувствуешь себя прекрасно, и затем, когда твое тело не можетпродолжать бороться, тебе нехорошо".

Душа свои слезы, я не мог не думать о пьесе.

"Но все те репетиции ... те долгие дни ... возможно, тыне должны была брать участие".

"Возможно", сказала она, взяв меня за руку иперебивая меня. "Игра в пьесе была тем, что держало меня здоровой такдолго".

Позже, она сказала мне, что семь месяцев прошли, с тех поркак она диагностировалась. Доктора дали ей год, возможно меньше.

В эти дни, возможно, все было бы отлично. В эти дни они,возможно, вылечили бы ее.

В эти дни Джейми, вероятно, жила бы. Но это случилось сороклет назад, и я знал, что это означало.

Только чудо могло спасти ее.

"Почему ты не говорила мне?"

Это был тот вопрос, который я не задал ей, но о котором ядумал. Я не спал той ночью, и мои глаза все еще были раздуты. Я пришел от шокак отрицанию, к печали, к гневу, и снова обратно, всю ночь напролет, желая,чтобы этого не происходило, молясь, чтобы все это было только небольшим ужаснымкошмаром.

Мы были в ее гостиной комнате на следующий день, день, когдаХегберт сделал объявление в общине. Это было 10 января 1959.

Джейми не выглядела настолько угнетенной, как я думал. Но сдругой стороны, она жила с этим уже в течение семи месяцев. Она и Хегберт былиединственными, кто знал, и ни один из них не доверил это даже мне. Этопричинило мне боль и одновременно напугало.

"Я приняла решение", объясняла она мне, "былобы лучше, если бы я не говорила никому, и я попросила, чтобы мой отец сделал тоже самое. Ты видел, какими люди были после службы сегодня. Никто даже непосмотрел мне в глаза. Если бы тебе оставалось жить только несколько месяцев,неужели ты бы не этого хотел?"