которые вам не отпереть. Бедолага Лиммит скучает по мне? О, это проблемы бедолаги Лиммита. И все же…»

Он отскочил от Аддера и бочком попятился из комнаты. Ему чудилось, что места едва хватает, чтобы протиснуться к двери; стены извивались в перистальтических спазмах, в ритме хриплого дыхания старухи и словно бы поглощали еще толику удерживавшегося в комнате света с каждым сокращением. Последними источниками его в помещении теперь были три пары мертвых или полумертвых глаз, следивших за тем, как панически отступает Лиммит. «Господи, – в ужасе подумал тот, – я схожу с ума. С меня хватит. Я отсюда ни за что не выберусь, я не успею… я совсем… Я останусь здесь навеки, как Аддер. Она будет обо мне заботиться, кормить с ложечки, подтирать мне задницу; у меня выпадут зубы и волосы, руки отсохнут и отвалятся, легкие атрофируются от неактивности, я превращусь в огромного ребенка с гипертрофированным кишечником, вроде розового слизня, открытый рот на одном конце – туда будет поступать овсянка – и распахнутый анус на другом, куда она станет ежечасно подставлять горшок, я сделаюсь слеп, беспомощен и буду способен лишь мычать и пукать…»

Трясущимися руками он нашарил ручку; дверь неохотно отворилась, и Лиммит вывалился в коридор, чуть не потеряв равновесие. Захлопнув ее за собой, он было перевел дыхание, но тут же ощутил спиной, как дверь исподволь размягчается и становится податливой, готовая засосать его обратно, словно червяк в темную утробу. Он кинулся бежать. Ссыпался по темным сырым ступеням, понесся по пролетам, где под сапогами вибрировало что-то мягкое, словно женская грудь или внутренности. Лишь когда он вырвался на улицу, на дымчатом солнечном свету, скрадывающем плоскости и поверхности зданий и улиц Крысиного Города, стало ясно, что он в безопасности. Какая бы огромная плацента ни таилась там, готовая заманить его в ловушку, разжижить и ослабить своей нежною заботой, проглотить и размягчить кости до младенческой мягкости, – она осталась позади. Она приняла решение не рисковать уже захваченной добычей. Аддером.

У выхода его ожидал Друа.

– Ах ты мерзавец, – прошипел Лиммит, перегнувшись пополам и судорожно вдыхая горящими легкими воздух.

– Ну, он ведь жив? – примирительно произнес Друа. – Я не сказал, в каком он состоянии, я сказал только, что он жив.

– Проваливай к черту, сука. Господи, должен был я догадаться. Тебе моя реакция нужна? Пульс измерить хочешь, термометр в жопу вставить? Проваливай к черту, экспериментатор гребаный.

Друа зыркнул на него, вспыхнув, но промолчал.

– Убирайся, – выговорил Лиммит, распрямляясь. – Оставь меня в покое. Неудивительно, что KCID захотел от тебя избавиться. Кому ты, сука, нужен? Правда, KCID тоже никому на хер не нужен. Вы ничем не лучше остальных подонков этой забытой богом дыры. Друг другу самозабвенно надрачиваете, пидоры проклятые.

Лицо Друа покраснело от прилившей крови.

– Ну хорошо же, скотина, – напряженным голосом вымолвил он. – Последнее, что я тебе расскажу бесплатно. Ты его руку видел? Ты видел?

Лиммит кивнул. Его лицо тоже раскраснелось.

– Ее там нет, а? – выплюнул Друа. – Ее нет! Он пришил себе перчатку, прежде чем его сцапали мессеры. И это она пережгла ему мозги! То, что принес ему ты. Попробуй это проглотить и не подавиться, членосос жопоголовый!

Он развернулся на пятках и вихрем устремился прочь.

Лиммит ощутил, как разрастается внутри пустота обжигающего вакуума. Сунув непослушную руку в карман, он нашарил желтый пластмассовый приемник и автоматически вынул его. «Я даже не понимаю, что творится, – рассеянно подумал он, глядя вслед безмолвно удаляющемуся Друа. – Но одно я знаю точно. Я ему помог».

Он щелкнул переключателем радиоприемника.

– Hohl! Alles hohl! – раздалось из приемника. – Ein Schlund! Es schwankt! Hörst du, es wandert was mit uns da unten! Fort, fort![7]

«Опять Воццек, – подумал Лиммит под коловшую уши музыку. – Видимо, это теперь мой девиз. Везде пустота, совершенно верно».

Спустя несколько минут оперный фрагмент закончился, и после краткой паузы вступил задумчивый, странно оптимистичный голос.

– У микрофона KCID, – душевно провозгласил ведущий из маленького динамика, – где-то в самом сердце Лос-Анджелеса. Вы знаете, друзья мои, все мы становимся чем дальше, тем сильнее схожи с беднягой Воццеком. Конечно, у моих верных слушателей могут быть свои маленькие трудности, не спорю. Но насколько же легче нам бы пришлось, не будь Земля в действительности полой. Hohl, alles hohl! Везде пустота, такие дела, совершенно верно. Не об этом ли ты только что размышлял? Ein Schlund, бездна, зияющая под ногами, – и что нам делать, друзья? Кто-то всю жизнь посвящает ожиданию – ждет кого-нибудь или чего-нибудь, способного дополнить нас до целого, реализовать наши мечты. А потом – р-раз! – мы его теряем. Бездна судорожным зевком глотает его, избранного, и мы теряем из виду мессию. Такое впечатление, что бездна все время была там, под нами, ждала, пока мы про нее забудем, потеряем осторожность, и – р-раз! – пропасть распахивается снова, поглощая еще кого-то. Правильно, друзья мои? Разве не так? Бедняга Воццек, бедные мои радиослушатели. Жалкие вы неудачники! Но надежда остается. Надежда остается. Я имею в виду в точности то, о чем говорю. Я обращаюсь к одному конкретному человеку из моей аудитории, он понимает, о ком я, а всех вас, дорогие мои радиослушатели, я попрошу сидеть на попах спокойно. О'кей? Слушай сюда, чувак. Там внизу, в бездне, много чего есть. Es wandert was mit uns da unten, так? Там внизу что-то бродит. Ступай же и поговори с ним, если сомневаешься насчет своего удела. Долго ли еще будешь там торчать и мучиться раздумьями? Есть и другие уровни, ниже этого. В пропасти мира бренного. Fort, fort! Шевелись! Подними задницу и начинай спускаться под Крысиный Город, там крутая движуха! Но не забывай оглядываться. А тем временем… как насчет прекрасного романса для голоса и фортепиано, скажем, от Шуберта?

И, заглушая голос, полилась новая веселая музыка.

Лиммит ошеломленно глядел на радиоприемник в руках. Дружелюбный голос проник в его естество и, словно алкоголь, теплом растекся по жилам. На середине песни он выключил приемник. «Где Друа? – подумал Лиммит возбужденно, оглядывая переулок. – Друа должен знать, что это было».

Неожиданно он заметил социолога: тот возвращался, бежал ему навстречу. До Друа оставалось около сотни футов. Тот махал руками и истошно кричал на бегу. Лиммит напрягал слух в попытке разобрать слова. И внезапно понял.

– …Сзади! – истерически орал ученый. Лиммит в панике обернулся и ничего не увидел. В паре ярдов от него вздымалась стена высокого здания, которым заканчивался переулок. Пробежавшись взглядом по ее грязной поверхности, он различил на краю крыши