– Ты вольна идти куда хочешь, дорогая!

– Да, но мне некуда пойти. Что прикажешь делать весь день? Я не знаю здесь ни души!

«Тогда зачем тебе столько дорогущих платьев?» – подумал тогда Генри, но побоялся произнести это вслух. Эленор отличалась вспыльчивым характером. И красотой. Она была женщиной, о которой многие мужчины могли только мечтать, и Генри знал, что ей не составит труда найти кого-нибудь другого, того, кто будет готов содержать ее и мириться с ее капризами. Поэтому ему приходилось терпеть. Эленор жаловалась на все: на квартиру, на прислугу, на погоду – особенно на погоду, на людей, на язык, на одежду, на еду… Если так подумать, то Генри не мог вспомнить ни одного хорошего слова, которое она когда-либо говорила об Англии. Впрочем, Генри и сам не находил ничего положительного в здешней жизни, только на это у него были другие причины.

Господи боже, Эленор умела быть невероятно утомительной! Однако время, проведенное с ней перед камином их маленькой квартирки, было прекрасным. Генри нравилось прижимать Эленор к себе, нравилось вдыхать ее аромат, нравилось чувствовать шелковую кожу, нравилось, как свет пламени отбрасывает тени на ее прекрасное тело… Эленор была создана для любви: большая грудь, нежный живот, еще не испорченный беременностью, грудной смех, который ему так нравится… С ней Генри хотя бы на несколько часов чувствовал себя менее одиноким.

Генри тяготил фарс, которым был его брак. С годами он понял, что любит Лили, но любит эгоистичной любовью. Любит ее как драгоценность, которую ни за что на свете не отдаст. Будь его воля, он увез бы Лили куда-нибудь подальше, в далекую страну, возможно, на необитаемый остров, где опасность того, что однажды она сбежит от него, была бы исключена. Когда Генри разговаривал с другими женщинами, они надоедали ему до смерти. Ему казалось, что он общается с детьми. Лили, однако, была с ним на равных. Правда, иногда у Генри возникало тревожное чувство, что она даже умнее и втайне потешается над ним. Лили знала о мире то, чего он сам даже не замечал, читала газеты, интересовалась политикой, имела собственное мнение, могла вести с мужчинами такие дискуссии, что те порой не находились с ответом. За последние несколько лет Лили стала другим человеком, женщиной, лишенной кокетства и страха, которая могла постоять бы за себя и неистово боролась за свои права. Генри уважал ее, пусть даже и не хотел признаться в этом самому себе. Но одно было ясно как день: если бы не Ханна, Лили не провела бы с ним ни секунды. Генри знал, что никогда не сможет добиться ее любви. Или хотя бы симпатии. И это одновременно приводило Генри в невероятную ярость и невероятное отчаяние.

Дверь открылась, и вошла Эленор. Генри тут же поднялся и поспешил к ней. Капли дождя стекали с ее накидки и падали на влажные локоны. Как всегда, первым делом Генри подумал о том, какая же она красивая! Точеное лицо, кошачьи глаза… Но сегодня что-то было не так, как обычно.

– Дорогая! Наконец-то ты здесь. Я прождал целую вечность, – немного ворчливо произнес Генри и помог ей снять пальто.

Эленор поцеловала его в щеку, но ничего не ответила. Ее кожа была прохладной, в нос ему ударил запах волос и лошади. Должно быть, она ехала на дрожках.

– Я забыла, что ты придешь, – наконец сказала Эленор, медленно снимая перчатки.

«Мило, ничего не скажешь», – подумал Генри, но улыбнулся.

– Приятно слышать, – пошутил он и снова сел. Что случилось? Эленор казалась такой странной, рассеянной, как будто ее что-то беспокоило. Генри с изумлением наблюдал, как она расхаживает взад и вперед по комнате. На мгновение она остановилась перед окном и всмотрелась в темную дождливую ночь, затем обернулась, опустилась на колени перед камином и разглядывала пламя, как будто в нем можно было что-то увидеть.

– Может быть, скажешь мне, что случилось? – спросил Генри. – Кучер снова тебе нагрубил?

Эленор вскинула глаза и нахмурилась, как будто он сказал какую-то глупость. Потом поднялась, встала перед ним и положила руки на бедра.

– Ну и натворил ты делов! – сказала Эленор, и Генри с удивлением понял, что она сердится. – Я беременна, Генри!

Генри потребовалось несколько секунд, чтобы осознать услышанное, после чего он испуганно вскочил.

– Что ты сказала?

Эленор вздрогнула, ее взгляд потемнел.

– Да, ты все правильно услышал. Я беременна!

Генри провел пальцами по волосам.

– Но как такое возможно?! Ведь мы пользовались этими невероятно дорогими и неудобными вещицами, лишь бы ничего не произошло!

Эленор раздраженно скрестила руки на груди.

– Ну, значит, они не помогли!

Глаза Генри сузились.

– Ты ведь меня не обманываешь? – спросил он, крепко схватив ее за руку. – Не забывай, что я уже воспитываю чужого ребенка. Если изменяла мне, клянусь, я…

– Да как ты смеешь?! – Эленор ударила его в грудь, ее лицо исказилось от негодования.

Генри сразу же пошел на попятную:

– Прости, я вспылил. Иди сюда, мне очень жаль! – Он глубоко вздохнул и прижал Эленор к себе.

Сначала Эленор сопротивлялась, но потом позволила себя обнять. Генри гладил ее по волосам, пытаясь успокоить свое сердце, которое, казалось, вот-вот выскочит из груди. Ребенок. Он станет отцом. Настоящим отцом. А это означает прежде всего одно: огромные расходы. Теперь Генри придется не только платить любовнице, но и содержать ее ребенка. Это большое обязательство. Генри судорожно сглотнул. От самой Эленор он мог избавиться в любой момент – заменить ее на более молодую и менее требовательную любовницу. Но теперь? Никто никогда не женится на одинокой женщине с ребенком, если, конечно, та не вдова. Иными словами, Эленор лишалась всех шансов на другую жизнь – и теперь Генри до конца своих дней будет нести ответственность за нее и ребенка. У него закружилась голова при мысли о том, чего ему это будет стоить.

– Черт, – тихо пробормотал он. Самое время вернуться в Гамбург, где он сможет закончить учебу. Или ему придется придумать, как выпутаться из этой истории.

После его ухода Эленор еще некоторое время смотрела в огонь. Она сняла туфли с ноющих ног, откинулась в кресле и потянулась за бокалом глинтвейна, который оставил Генри. Потом осторожно погладила руками свой живот. Она уже давно знала о том, что беременна. Даже удивительно, что Генри ничего не заметил: груди ее стали огромными, а живот уже начал округляться. Но все мужчины одинаковы: мурлычешь им что-то на ухо, сбрасываешь одежду, и они перестают