нахлынувшее возбуждение. Пульс начал резко набирать обороты, давя на виски. Внутренняя сторона бёдер вспыхнула жаром. Источник моих ежемесячных женских проблем напомнил о себе впервые за последний год, как о тоскующем по ласке, обделенном участке тела.

Происходило что-то недопустимое.

— У меня тоже нет друзей. Хоть в чем-то мы с вами схожи.

Трудно сказать, что изменилось в его лице, но теперь парень выглядел чуть менее хищно. Незначительная ложь показалась мне удачным ходом, потому что я испытала окутывающий восторг от его выводов.

И раз уж мы настолько откровенны сегодня…

— Слушай, извини за бестактный вопрос, — я чуть крепче сжала левую ладонь на его жёстком плече. Пришлось отыскать ещё немного смелости, чтобы осмотреть произведение искусства, которое Алексей носил вместо лица. Его густые брови удивлённо поползли вверх. — А кто ты по национальности?

Излишнее любопытство. Но такое непреодолимое…

Муратов взял паузу, пока танец предполагал отворачиваться по разные стороны. Я ждала. Затем мы снова напряженно сцепились в вальсе, но по тому, как острый блестящий взгляд его превратился в волчий, недобрый, я поняла, что мне стоило помалкивать.

— Латинос.

Лекса выглядел строго и более, чем искренне. Я же, любуясь его светлыми глазами и будто раскрашенными черной гуашью ресницами, ожидала услышать что угодно, кроме подобного…

— Серьёзно? — я чуть не остановилась посреди зала.

И поэтому такие кудри? Подождите-ка… А почему кожа не…

— Вы такая доверчивая… Я пошутил.

Муратов хохотнул и недовольно покачал головой, смотря словно в самую душу. А я толком не успела отреагировать…

— И три, и четыре. Закончили! Здравствуйте, дорогой Александр Вадимович! Проходите, пожалуйста…

Хотелось истерично засмеяться, чтобы испустить напряжение, но этим бы не обошлось. Столько всего навалилось. Совещание, Ирка с Артёмом, досдача с Муратовым, его сценическая амнистия, тупые неуместные шутки, секреты и… Неотесанный флирт. Не хватало только декана на этом празднике.

— Ребятки, давайте сделаем небольшой перерыв. В восемь ровно продолжим… — Артём еле отлип от Иришки, нехотя направившись по боковой лестнице в зал. Подруга пригладила выбившиеся рыжие кудряшки одним изящным пальчиком. — Лиза и Лекса, пошлите на сцену.

Муратов-таки дождался команды. Хотел было кинуться за гитарой, как невыгуленный ребёнок при виде детской площадки, но вдруг вспомнил, что вообще-то я здесь. Задержался рядом, покусывая уже потрепавшиеся за вечер губы.

— Хотел… Предупредить вас. Я спою и поеду на работу. Поэтому… — поэтому что? Послушный мальчик решил передо мной отчитаться? — Вам придётся найти кого-то другого.

Кого-то другого…

— Только не скромничайте, как в прошлый раз. Иначе всех кавалеров разберут, — вполне заботливо, но с легкой издевкой сообщил Муратов.

Я вспомнила, как он "подобрал" меня в пятницу и насупилась.

— Спасибо за совет, латинос. Ты всегда даёшь советы, которыми невозможно воспользоваться, — мы скверно улыбнулись друг другу на прощание.

Как будто в отсутствие Лексы репетиция могла остановиться! Пфф!

Вообще-то, мне стало немного тоскливо.

Александр Вадимович, от которого посреди недели уже хорошо разило напитками в стиле «вечер пятницы», напал на меня с приветствиями из-за спины. Фух, такому стойкому амбре позавидует любой французский парфюм. Иришка суетилась, надзирательно что-то причитая и тыкая пальцем, пока её подлиз-группа расставляла у сцены три стула.

— Вилеттусь Сергеевна, Лёшка-то постарался сегодня? Допустите парнишку? — старик хотел поцеловать мою руку, но оступился… Почему оступился-то? Он стоял на одном месте. Повело алкоголика.

Я придержала декана за плечо. Не сразу сообразила, что «Лёшка» — это Муратов… Разве может быть это неотёсанное чучело кому-то «Лёшкой»?

— До зачёта? — Александр Вадимович икнул.

Лекса расчехлял гитару возле подоконника и наматывал на сгиб локтя какие-то толстенные провода. Рядом с ним нарисовалась маленькая Гончарова в лоснящемся пудровом платье.

— А? Ну… Да. Спеть. Спеть можно ему?

А что ж нельзя? Тут и без моего согласия всё состоялось бы…

— Пускай, — важно бросила я и решила проводить декана до стула.

Народ облепил скамейки и немногочисленные сидения, начал шуршать в сумках в поисках еды. Под бесконечные "здравствуйте" и бубнеж о советском прошлом мы добрались до подготовленной "ложи". Из ниоткуда материализовался мальчик, копошащийся в закромах сцены, уже перебирающий провода Муратова.

Оказывается, третий стул был для меня. А я и забыла о посвящении в организаторы…

— Приветики, Виолетта Сергеевна, — Иришка, усевшаяся рядом, невинно хихикнула и потянулась к моей щеке. Я вскипела и, не выдержав, отпрянула.

Сейчас даже общение с переборщившим деканом мне было не в тягость, а вот с Ирой…

На всякий случай я не стала заглядывать в её наверняка вытянувшееся лицо и отвернулась.

— Вилет Сергеевна, — продолжайте. Такими темпами я скоро стану какой-нибудь «Викой». — Вы вот послушайте и скажите, как вам. Это я им посоветовал песню…

Бог ты мой! Зная музыкальные пристрастия декана… Кобзон?

Я вскарабкалась взглядом к знакомой фигуре, расхаживающей по сцене с гитарой наперевес. Муратов остался в футболке, где-то сбросив свою бесформенную кофту. Обращать внимание на его сильные рельефные руки, которые мне уже довелось немного пощупать, было ниже моего достоинства.

Поэтому я поджала губы и перевела взгляд на Лизу, бесконечно поправляющую концертное платье. Действительно, непривычно было наблюдать её в таком образе. Сегодня много, кто принарядился, наверное, из-за приближающегося нового года. Девушка настроила микрофонную стойку для своего небольшого роста, а затем и под беспомощного напарника, слишком занятого рассматриванием ладов. Заботливая какая…

Да будет звук!

Перед тем, как началась песня, Лекса жестоко поизмывался над гитарным грифом. Что-то покрутил, резво подцепил заревевшие в колонках струны, чем спровоцировал единичные визги и подвывания в зале. Обезьяны. За полминуты разогрева его ловких пальцев я, как человек совершенно не смыслящий в музыке, успела остаться под впечатлением. Наверное, парень умел играть на гитаре круто и даже… Профессионально. К сожалению, у меня возникла такая плохо переносимая мысль.

Под ногой Муратова была какая-то педалька. Мне было трудно улавливать разницу, но он, кажется, успевал ею переключать звук, и стремительная мелодия становилась вдруг начинала звучать по-другому. Интересно, что это…

Мужская, исполосованная венами кисть замерла над струнами. Гитара ещё тихонько плакала, а в зале исчезли голоса. За нашими спинами притаились сотни любопытных глаз, и хоть они были нацелены вовсе не на меня, я ощутила тремор в поледеневших руках.

Какого это, выдерживать столько внимания, и при этом не прятаться за контр-наступательными криками?

Со сцены полилась осторожная, меланхоличная мелодия. Вместе с неудобным для слуха ласковым сочетанием нот, от неё повеяло глубиной. Сладостью страданий, что демонстрируют в глупых романтических фильмах. Захотелось вздохнуть, чтобы облегчиться от подкрадывающихся размышлений. Я ещё, как в телепередаче на скорость планировала опередить первое впечатление и предугадать, что мне придётся услышать… Но вступление не напоминало ничего из