— Тогда поужинаем. — он сократил расстояние еще на фут, и теперь моя паника сжимала меня, сдавливая горло.

— Я не могу. В течение недели у меня занятия по вечерам, а по выходным я работаю по ночам. — мой внутренний голос кричал мне, чтобы я просто сказала ему «нет», мне это не интересно и никогда не будет интересно, — мне жаль.

Он нахмурился, — где еще ты работаешь?

Нащупав стопку бумаг рядом со мной, я подняла их, прижимая к груди, как щит. — Я работаю в нескольких местах. — я выдавила из себя смешок, — я просто очень занята, так что еще раз извини.

Я двинулась, чтобы обойти его, но он вытянул руку, преграждая мне путь, — Я хочу видеть тебя вне работы, Мэдисон. Скажи мне, в какой день, и я сделаю так, чтобы это произошло.

Мое тело было так напряжено, что я бы разбилась вдребезги, если бы упала. — Я не могу, Роб. Не могли бы вы, пожалуйста, пропустить меня?

Его глаза сузились, глядя на меня, как будто я каким-то образом вводила его в заблуждение., - У тебя есть парень? Из-за этого? Я никогда не слышал, чтобы ты упоминал об этом.

— Я не знаю. Я же говорила вам, я много работаю.

Он наклонился, его одеколон ударил мне в ноздри, заставляя задержать дыхание. — я отведу тебя в одно милое местечко. Ты можешь принарядиться с распущенными волосами и в красивом платье.

Неужели он действительно думал, что это заставит меня передумать? Все, что мне показалось, было чертовски большой работой. И ради чего? Бесплатная еда и достойный прикола секс на одну ночь? Ну уж нет.

— Нет, спасибо. Пожалуйста, пропустите меня, мне нужно закончить с этим перед уходом.

Я подтолкнула свою стопку бумаг к его руке, мысленно умоляя его подвинуться. Он регулярно выходил за пределы моей зоны комфорта, но всегда отступал, прежде чем дело заходило так далеко. Это вызвало у меня нехорошее предчувствие, и я готова поспорить на свою зарплату, что Джима тоже не было в здании.

Он опустил руку, но вместо того, чтобы пропустить меня, заменил ее своей грудью, разбив мой личный пузырь на миллион осколков. Мои глаза расширились сами по себе, и звук, который я издала, был тем, что я буду помнить еще долго после того, как этот кошмар закончится.

— Я знаю, женщинам нравится изображать из себя недотрогу, но я должен сказать, Мэдисон, я не впечатлен.

Я крепче обхватила себя руками, впиваясь ногтями до тех пор, пока не порвала кожу. — Я не пытаюсь произвести на вас впечатление; я пытаюсь уйти. Вы ставите меня в неловкое положение.

— Я знаю, что ты хочешь меня.

— Извините?

Его рука метнулась вперед, обхватывая мою задницу и сжимая, притягивая меня к себе. — Ты бы не надела эти короткие сексуальные платья, если бы не пыталась привлечь мое внимание.

Мои платья даже не были короткими. У меня не было ни одного, которое поднималось бы больше чем на дюйм выше моих коленных чашечек. В любом случае, это не имело бы значения. Я могла бы надеть кожаную мини-юбку, и это все равно не означало бы, что я прошу, чтобы ко мне прикасались. Я одевалась, чтобы чувствовать себя красивой, а не для того, чтобы понравиться самоуверенным, эгоцентричным мужчинам.

Его губы прошлись по моему уху, его дыхание оставляло за собой влажную пленку. — Ты нарочно дразнила меня. Ты не можешь предложить десерт на блюдечке с голубой каемочкой, а потом отказаться от кусочка.

Ощущение его языка, скользящего по мочке моего уха, должно было преследовать меня, и мои плечи поднялись, чтобы загородить его. Мой разум раскололся, прошлое и настоящее смешались в ядовитую комбинацию и послали черные пятна в мое зрение. Я почувствовала вкус желчи.

— Отпусти.

— Перестань лгать себе, дорогая.

Он прижался своим ртом к моему, проводя языком по стыку моих губ, пытаясь заставить их раскрыться. Я повернула голову, вслепую пиная его по лодыжкам. Я хотела бороться, молотить, шлепать и царапаться, но мои руки были прижаты ко мне, бумаги врезались в нежную кожу с внутренней стороны моих рук.

Он не сдавался. Он застонал, как будто моя драка была всем, что он когда-либо представлял, как будто я играла прямо в его фантазии. Он прижался ко мне, бугорок в его брюках впился мне во внутреннюю поверхность бедра.

Я не могла пошевелиться, не могла сопротивляться. Я даже не могла открыть рот, чтобы закричать, без того, чтобы его язык не просунулся внутрь. Поэтому вместо этого я поступила наоборот.

Я отключился.

Я забралась в темный уголок своего сознания, в тот, куда мне годами не приходилось убегать, и остановилась. Я перестала извиваться. Я перестала сопротивляться. Я перестала думать. Я. Просто. Остановилась.

Если и была какая-то суровая правда, насильно вбитая в мою голову за мои двадцать пять лет, так это то, что некоторым мужчинам нравятся их женщины, готовые, а некоторым — не желающие. Но очень немногим нравилось ощупывать бескостную скорлупу.

В безопасном своем углу я свернулась калачиком в позе эмбриона, бушевала и рвала на себе волосы. Но снаружи я была неподвижна, мои глаза были широко открыты, я смотрела поверх его плеча на точку на стене. Я позволяю ему лапать себя, отказываясь доставлять ему удовольствие наблюдать еще одну секунду моих эмоций.

Сначала он увеличивал свои попытки, и каждое действие становилось все более диким и отчаянным, чем предыдущее. Он сжал мою задницу так сильно, что остались синяки, и когда это ничего не дало, он прикусил мою губу.

Только тогда, когда я по-прежнему никак не отреагировала, он отстранился. Я не отводила глаз от пятна на стене, и мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не вытереть капли слюны на губах и подбородке.

Стараясь говорить как можно ровнее и спокойнее, я спросила, — есть ли что-нибудь, связанное с работой, в чем я могу вам помочь?

Его голова откинулась назад еще на дюйм, брови нахмурились, а губы сжались. Он отпустил меня, опустив руки по швам. Он уставился на меня с напряженным выражением лица, и на мгновение показалось, что он нервничает. Но он стер это с высокомерной ухмылкой. Он поднял руку, вытирая большим пальцем рот.

— Нет, это не связано с работой.

— Тогда мне нужно идти, — сказала я, переставляя свою охапку согнутых страниц. — Извините меня.

Он отступил в сторону, и на одно восхитительное мгновение я подумала, что он действительно пропустит меня, не сказав больше ни слова,