у него были раньше. Он никогда не был тем, кого общество сочло бы великолепным, но в нем было что-то такое, что притягивало меня все эти годы назад. Это продолжало притягивать меня к себе, даже когда должно было оттолкнуть.

Тяги больше не было. Ничего, кроме холода кафельного пола и пульсации невидимых синяков. — Что ты здесь делаешь, Аарон?

Его улыбка дрогнула, став менее расслабленной. — Ты игнорируешь мои звонки.

Я медленно вдохнула и выдохнула, сжимая ремешки на каблуках до тех пор, пока ногти не впились в ладони полумесяцами. Мы были на улице, на людях. Он не прикоснулся бы ко мне. — Откуда ты знаешь, где я живу?

— Лейла дала мне твой адрес, хотя из-за отсутствия номеров на доме подтвердить его было немного сложно. Мне пришлось просмотреть почту, чтобы выяснить, в какой из них ты была.

Ужас пронзил меня насквозь. Он сказал это с такой гребаной гордостью, как будто это показывало, насколько он был предан, а не психован. Именно он просматривал почту Гаррета в тот день; он знал, где я был все это время.

— Ты лжешь.

— Может быть, немного. — его ухмылка снова расплылась, и он двинулся вперед. — Она действительно дала его мне, но, возможно, я ввел ее в заблуждение, а возможно, и нет. Она была более чем счастлива поделиться, когда подумала, что я твой заботливый брат, пытающийся отправить подарок-сюрприз своему племяннику.

Гребаный ублюдок. Связаться с Лейлой, чтобы узнать мой адрес, было именно тем, что сделал бы мой брат, чтобы избежать долгого разговора с нашей матерью. Аарон всегда был хитрым; это была его специальность. Хитрая лиса в пушистой овечьей упаковке.

— Что ты здесь делаешь? — повторила я.

Я не купилась на его кокетливые взгляды и слова. У меня не было никакого желания играть в какую бы то ни было игру, и он, должно быть, увидел это на моем лице, потому что его улыбка полностью исчезла. — Нам нужно поговорить.

— Нет, не нужно. Я не хочу, чтобы ты был здесь.

— Почему тебе всегда приходится драматизировать? Я просто хочу поговорить. Если бы ты отвечала на мои телефонные звонки, мне бы не пришлось искать тебя.

— Ты не можешь сказать ничего такого, что я хотела бы услышать. Пожалуйста, уходи.

— Я имею право поговорить с тобой. — он сократил расстояние между нами, остановившись всего в нескольких футах от меня. При росте пять футов семь дюймов он не возвышался надо мной, но от этого было еще хуже. Мне никогда не давали такой свободы, чтобы кто-то кричал на меня с высоты фута надо мной. Нет, он делал это нос к носу.

Он поднял руку — чтобы обнять меня, схватить, кто знал, — и я сильно вздрогнула, моя собственная рука поднялась, чтобы закрыть лицо. Усмешка искривила его рот, когда он опустил протянутую конечность. — Не делай этого, черт возьми, Мэдс, я ненавижу, когда ты так делаешь.

— Я почти уверен, что она попросила тебя уйти.

Мы синхронно повернули головы, глядя на человека, стоящего на другой стороне подъездной дорожки.

Голова Аарона резко повернулась ко мне, ярость омрачила его черты, превратив их во что-то отвратительное и слишком знакомое. — Ты не хочешь объяснить, кто это, черт возьми, такой?

У меня не было возможности ответить. Гаррету потребовалось меньше времени, чтобы ответить, чем Аарону, чтобы закончить обвинение, которое он вложил в свой вопрос.

— Тебе пора отправляться в путь. Она выразилась предельно ясно.

Глаза Аарона так пристально сверлили меня; мне бы повезло, если бы у меня не осталось вмятин на лице. Опустив взгляд на его ноги, я обхватила себя руками, даже не зная, когда сбросила туфли. — Пожалуйста, Аарон. Просто уходи.

— Нет, ты ведешь себя нелепо.

Теплые пальцы коснулись моей руки, лежащей прямо над согнутым локтем, и я вскинула голову. Взгляд, которым Гаррет одарил меня, был недалек от того, каким смотрел на меня Аарон, и это должно было напугать меня. Но этого не произошло.

Его прикосновение было нежным, и его гнев успокоил существо, притаившееся в уголке моего сознания. Потому что он не сердился на меня. Он был зол не на меня.

— Иди внутрь. Приготовь кофе и надень пару тех сумасшедших носков, которые тебе нравятся.

Я тупо кивнула; мое внимание было приковано к большому пальцу, нежно скользящему по моей коже, прежде чем он опустил руку. Я отвернулась, отказываясь оглядываться на своего бывшего. Я не хотела видеть выражение его лица. Я уже знала, что оно будет полно ненависти, подпитываемой его собственным горьким страданием.

Я дошла до того, что открыла входную дверь, все еще без обуви, прежде чем Аарон, наконец, понял, что я действительно не собираюсь с ним разговаривать. Он сломался, набросившись в последний раз. — Да пошла ты, Мэдисон!

Переступив порог, я обернулась и мельком увидела Гаррета, стоящего над Аароном и смотрящего вниз, прижав кулаки к бокам. Он что-то говорил, но я не могла разобрать, что он говорил, прежде чем захлопнула дверь.

Я машинально заварила кофе и направилась в свою спальню. И только когда я потянулась назад, чтобы расстегнуть молнию на своем платье, она, наконец, щелкнула. Я сорвала его, поцарапавшись при этом, но мне было все равно.

Слезы навернулись у меня на глаза, когда я скомкала одежду и с мучительным воплем швырнула ее через всю комнату. После сегодняшнего я бы никогда больше не смогла его надеть. Я бы сожгла его в огне, если бы могла.

Я натянула пару мягких шорт и остановилась, обнаженная выше пояса. Нахуй. Я нуждалась в утешении. Я схватила толстовку большого размера и накинула ее через голову, так что подол достал до шорт. Я уже чувствовал себя лучше.

В просторной мешковатой одежде было что-то такое, что заставляло меня чувствовать себя в безопасности. Похоже на то, что вы чувствовали в детстве, когда натягивали одеяло на голову, чтобы спрятаться от воображаемого монстра в своей комнате. Казалось, ничто не могло коснуться тебя, когда ты был окутан теплом.

Стоя в центре своей комнаты, я уставилась на маленький картотечный шкафчик, который держала в углу. Я подвинулась к нему, чувствуя, как тошнота скручивается в моем животе, когда я открыла его и вытащила потрепанную стопку пластинок, засунутую сзади. Сообщения, фотографии, скриншоты и медицинские заключения.

Всегда. Мне всегда приходилось вытаскивать их, когда я думала об Аароне. Всегда приходилось напоминать себе о том, что жило глубоко в его сердце, что ползало и рыскало под его кожей, ожидая, чтобы съесть меня живьем. Присев на край кровати, я