Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в этот момент кто-то из ребят Расторгуева активизировал ручной прожектор. Он осветил машину, на которой пытался сбежать лже-Мельхорн. Тут же последовали два выстрела по шинам автомобиля.
А менты уже ползком подбирались к машине. Неожиданно изнутри ее раздался выстрел. Но это не был выстрел, направленный в нашу сторону.
Мы все поняли спустя несколько минут, когда опергруппа добралась-таки до машины и открыла ее дверцы.
Макс Семенов полулежал на водительском месте машины с простреленным виском. Рядом валялся «вальтер». Лицо его было прекрасно, и бриллианты на перстне с инициалами великолепны. Около него валялись мешки с драгоценностями и деньгами.
Ну вот и все. Дело окончено. Мы отмечали завершенное дело на деньги Костяна, который после возвращения бриллиантов снова обрел уверенность в себе и стал выглядеть, как самодовольный кот. Надо сказать, роль добродушного хозяина ему удавалась.
Мы сидели в непринужденной компании и вспоминали о том, с чего все началось и на кого падали подозрения вначале. Расторгуев, по своему обыкновению, что-то обдумывал, тихонечко усмехаясь в ус, лишь изредка вставляя ничего не значащие фразы или делая ничего не обязывающие комплименты Албене, закутанной в какую-то ярко-алую мантию. По моему мнению, эта экстравагантщина была совсем ни к месту, ведь мужа она потеряла совсем недавно. Хотя что я, глупая, болтаю. Вероятно, она рада-радешенька, что избавилась от него.
— У вас замечательный торт! — любезно заметил Расторгуев.
— Семенов любил, когда я готовила по этому рецепту, — ответила Албена. — Это венское тесто и особый крем. А у нас сегодня что-то вроде поминок.
— Чтоб его там черти в аду лучше поджаривали! Чтоб аж шваркало на сковородке! — Костян опрокинул в себя содержимое тонюсенького бокала изящной работы, который весьма хрупко выглядел в его огромной волосатой лапе.
— Не надо так, Костик, — Албена поставила свой бокал на полированную гладь круглого, стилизованного под старину стола.
— Молчи, сестра! — прорычал Костян и, обращаясь ко мне, спросил:
— А почему он по телефону представлялся кавказцем с типичным акцентом, да и по радио слал приветы с того света от Арифа?
— Старался ввести в заблуждение — старый прием, — ответил за меня Расторгуев.
Я же в свою очередь кивнула, давая понять, что целиком с ним согласна.
— А девчонка, что так изменила чеченца, что с ней? — Костян хрустнул шоколадкой.
— Ничего, она и сама удивилась, что перевернула чью-то жизнь, — ответила я. — Как оказалось, у Вахи была в городе съемная квартира, туда он ее и отвез.
— А что с девкой? Ну, с этой, Лелей Кастелой и ее хиленьким дружком? — Костян сделал наглую циничную физиономию.
— Ну, почему сразу девка? — я глубоко затянулась предложенной Костяном ароматной египетской сигаретой. — Вы, мужчины, ищете в нас то святую, которая для вас олицетворение собственной матери, то звезду улицы, умеющую изгибаться в удобных вам сексуальных позах, удовлетворяя ваши похотливые желания. На одних вы женитесь от скуки, других любите. Хотя ваша мужская любовь уж очень стыдится сентиментальностей. А каждая из нас может сказать о себе не иначе как словами из знаменитой в восьмидесятых песни «I am what I am» — «Я такая, как есть». Ведь каждая из нас личность. В каждой есть что-то от святой и в каждой, да-да, не возражайте, Константин Андреич, именно от блудницы вавилонской! Вот Гурбан полюбил Оленьку не за святость и не за блуд, полюбил уже оступившуюся, он сделал ее для себя святой, изменил ее образ жизни. Полюбил такой, какая она есть, он увидел в ней душу, а не искал внешнюю благопристойность. Он любит ее. Вышел недавно из больницы, вроде бы все у них хорошо…
— Да вас, баб… то есть дам, — поправился Костян, — не поймешь. Вот говорю Албенке: «Что ты эту мишуру на себе носишь? Брат — владелец ювелирки, а сестра в дешевках бегает по городу. Прямо людей стыдно».
— Я не люблю бриллианты, они хороши для музеев. А красиво — это еще не значит дорого. Драгоценности многим приносят несчастье. И бешеные деньги — одно беспокойство, — Албена подняла руки кверху заученным жестом театральной дивы, и на запястьях ее засверкали фальшивые камушки.
— Не знаю как кто, — Костян плотоядно улыбнулся, как бы невзначай взглянув на свой новенький «Ролекс», — а я с бабками везде свой человек. И самое страшное для меня — бедность. Уж моя благоверная будет выглядеть, как витрина «Черной жемчужины», — с пафосом закончил Константин Андреич.
А я вдруг с ужасом представила, что если бы согласилась выйти замуж за Костяна, то уж точно была бы чем-то вроде манекена из его ювелирки. Вся такая черная, как Наоми Кэмпбелл, на каждом пальце по бриллианту во много карат, воплощая мещанский вкус разбогатевших гоблинов и провинциальных барышень полусвета. Правда, для начала меня пришлось бы перекрасить в черный цвет.
— Константин Андреич, — принимаясь за кофе «самбук» с плавающими на поверхности зернышками, спросил Расторгуев, — а почему ваш магазин называется «Черная жемчужина»?
— Да у него был роман с девушкой из Кении, студенточка из медицинского тут одно время бегала… — скептически ответила за брата Албена. — Он, русский дурак, любил ее, а она — его брюлики. Вот кто мог бы олицетворять семейный бизнес «Костян энд сыновья, которых еще нет».
Албена лукаво улыбнулась, было в этой улыбке что-то демоническое, от искусителя.
— Да ладно об этом, — Костян хмуро сдвинул брови, но в глазах уже проносился вихрь воспоминаний об африканской страсти и терпком запахе упругого тела чернокожей красавицы.
— Интересно, ты тоже предлагал ей выйти за тебя замуж или в семейной жизни ты консервативный расист с присущими ку-клукс-клановскими предрассудками? — спросила я.
Костян промолчал.
— Вот бы славная получилась семейка — русско-народный доморощенный миллионщик и бедная красотка из жаркой Кении! — продолжала ехидничать я.
Но лицо Костяна ничего уже не выражало, то ли от выпитого алкоголя, то ли от нежелания расспросов о его личной жизни.
Вечер закончился поездкой в клуб «Вольдемар». Частный клуб закрытого типа по-своему воспринял трагическую гибель Арифа. В честь него было организовано нечто вроде тризны былых похорон. По сцене метался Ден Селиверстов в траурном платье из умопомрачительных новомодных кружев. Актер, изображавший Арифа, «умирал», как древний бог Осирис, которого «воскрешала» к жизни богиня Изида в голубом хитоне. И на сценическое надгробье Ден возлагал восемь голубых роз. И ангелы смерти в исполнении стриптизеров тоже были «голубыми».
Смешно, наверное. Я не дождалась, пока Осирис начнет воскресать, и ушла. Умер человек, а они ломают комедию…
Видимо, «Бизнес из Бизнес», как любит повторять Костян.
Уже дома я подбросила косточки. Комбинация 30+18+12 оставляла надежды на то, что я еще кому-то нужна в этом опасном мире.