Хотя в комнате было почти темно, он внезапно сощурился, словно от яркого света, а потом резко помотал головой:

— Слыхала, что третьего дня барынька с балкона выбросилась?

— Нет! — охнула Фаина. — Я и из дома-то не выходила, у меня ребёнок кашлял. Я видела, что народ во дворе бегает, но не поняла, почему.

— Покойницу забирали, — глухо бросил Тетерин. — На подводу погрузили и вывезли.

Фаине показалось, что он вот-вот стукнет кулаком по столу, и поспешно поставила на стол чашку с тёплой водой, в которой плавало несколько кусочков сушёной моркови.

Тетерин кивнул головой в знак благодарности, но к чаю не прикоснулся.

— Я к ней пришёл звать на трудработы, а она ни в какую. Не буду, говорит, на вашу власть работать, я лёд колоть не нанималась. Я на фортепьяно играю и не хочу руки утруждать. — Тетерин глубоко вздохнул и посмотрел Фаине в глаза. — Тут меня зло взяло. Говорю ей — контрреволюционные речи ведёте, гражданочка. По новым законам обязаны все работать, и даже те, кто на фортепьянах умеет. Хотите — не хотите, а завтра поутру чтоб явились в контору Домкомбеда за заданием. А дамочка уперлась — не пойду, хоть стреляйте. Едва я шевельнулся, как она метнулась на балкон, крикнула «будьте вы прокляты» и бац вниз. Может, решила — я полез оружие доставать. А у меня и нагана-то нет…

— Господи, помилуй, — растерялась Фаина, — какой ужас! Я не знаю, что и сказать на такие страшные события. Хотя сейчас всем радости мало.

Тетерин взял себя в руки и зло дёрнул ртом:

— Ежели бы я вместо того, чтоб на работу выйти, стал с балкона сигать, то давно бы уже в могиле лежал, потому что отец меня в семь лет на завод отвёл тележки катать да тумаки от мастера получать.

— Я тоже сызмальства работала. — Фаина посмотрела на свои пальцы, побелевшие от стирки. — У меня мама рано умерла, а отец пил и бил меня смертным боем. Я потому и замуж выскочила за первого, кто позвал, чтоб из дома уйти. Сам знаешь, девка у плохого родителя, что мебель: хочешь — в красный угол ставь, хочешь — топором изруби. Своей воли нет.

— Не так теперь будет! — хлопнул кулаком Тетерин. Оглянулся на Капитолину, что успела раскрутить сооружённую им куклу, и горячо проговорил: — Понимаешь, советская власть всех людей равными сделала. Нет больше воли одному над другим измываться. Теперь будет по-честному: кто не работает, тот не ест, а баба или мужик — без разницы. Человек, и всё тут! — Он одним махом осушил чашку с чаем и провёл пальцем по затейливому узору из роз. — Ишь, красота какая. Хорошо господа жили. А я ведь, Фаина, по делу пришёл, — он поставил чашку на скатерть. — Есть у меня к тебе поручение организовать наш, большевистский детский сад, чтоб, значит, матери детьми не прикрывались и от трудработ не отлынивали.

— Какой такой сад?

Фаине показалось, что её стукнули по шее, настолько спутались мысли.

— Уж не знаю какой, тебе видней. Подбери себе парочку помощниц, помойте бывшую москательную лавку, что возле арки, да приглядывайте за детишками, пока мамки заняты. Рабочий паёк для тебя я выхлопочу да и дровишек подкину, чтоб лавку протопить. Будешь в нашем Домкомбеде числиться уполномоченной по детскому вопросу.

— Где же я возьму помощниц? — невпопад залепетала Фаина, полностью сбитая с толку.

— А это уж твоё дело, — сказал Тетерин, как отрезал. — Дано поручение — значит, выполняй. Наша советская власть зря словами не разбрасывается. Завтра же и приступай.

Он шёл к выходу, а Фаина бежала сзади, мучительно думая, что сказать, чтобы Тетерин понял, что она не годится для работы, требующей учёности. Мыть, стирать, кашу варить — это, пожалуйста.

— Федя, Фёдор, послушай, — затеребила она его за рукав, удерживая на выходе.

Но он бережно отцепил её пальцы от тужурки и крепко по-мужски пожал руку.

— Давай, товарищ Фаина, действуй. В конце месяца потребую от тебя отчёт. Завтра жду за ключами от москательной.

Ночью Фаина проснулась, как от толчка. Села, схватилась за волосы и уткнулась головой в колени.

«Ну не чудо ли, что я теперь уполномоченная по детям! — подумала она и осеклась, вспомнив загаданное про Настюшу. — Жива, жива моя девочка! Слава Тебе, Господи! Воля Твоя! Неужто, мне послан знак, чтоб не отчаивалась?»

* * *

— Я не знаю, с чего начать! Господи Боже, я не знаю, с чего начать! — несколько раз повторила Фаина и прижала руки к пылающим щекам. — Я никакая не начальница, а обыкновенная подёнщица, пригодная разве что к чёрной работе: убрать, помыть, постирать, почистить картошку.

Смахнув слой пыли, она посадила Капитолину на высокий прилавок и осмотрелась по сторонам. Чтобы осветить помещение с забитыми окнами, пришлось оставить дверь открытой настежь.

Хотя бывшая москательная лавка купца Карякина была обчищена до голых стен, в воздухе всё ещё держался слабый запах керосина, намертво въевшийся в стены. Наверное, до Октябрьского переворота, который большевики называют революцией, полки были доверху заполнены ящиками с хозяйственным мылом и сапожной ваксой. Вон там, в углу, стояли жестяные бидоны с керосином. На крючках вдоль прилавка висели верёвки и верёвочки. Рядком лежали свечи: отдельно восковые с чудным тонким запахом мёда и отдельно белые — стеариновые.

Фаина посмотрела под ноги на осколки разбитой керосиновой лампы.

— Убрать-то я уберу, с этим я справлюсь. А дальше что? За ребятишками приглядывать уменье надо. Это тебе не тряпкой махать. Чтобы дети умными да радостными росли, им надо книжки читать, песни петь, с ними нужно хороводы водить. Воспитывать должны любящие люди, а не злыдни рода человеческого, как прежняя Капитолинина нянька или некоторые бабки по деревням.

Помнится, крёстная рассказывала, как во время сенокоса отдала своего сыночка бабке-пестунье. Та брала недорого, и дети у неё вели себя смирно, не баловались, не орали. Крёстная была рада-радёшенька той бабке в ноги кланяться за заботу о дитятке. Однажды пришла пораньше, а бабка её Серёжку из бутылочки кормит. Крёстную будто что-то под руку толкнуло. Взяла бутылочку, понюхала, а там разбавленный самогон!

— Блям-блям, — сказала Капитолина и весело застучала ногами по прилавку, выпуская изо рта струйку пара.

Фаина решительно взяла её за руку:

— Пойдём в Комбед добывать дрова, а то в таком холоде недолго и обморозиться.

Застать на месте Фёдора Тетерина было как выиграть по лотерейному билетику, что на ярмарках попугаи вынимают из стеклянного шара. Он нашелся только в третьем дворе, где