Последнее, но не менее важное, – я понимал, что вот-вот с головой окунусь в вонючее и мерзкое дерьмо, касающееся моей семьи.

Поэтому не имел права отвлекаться.

И все, чего мне хотелось, – получить от нее столь необходимую мне помощь и, возможно, несколько раз отыметь. А затем отпустить.

Прекратить все общение.

Мы приземлились, когда солнце пряталось за горизонт, рассекая последними золотыми лучами светло-пурпурное, как ее волосы, небо. Когда я под руку с девушкой, которую выгнал отсюда десять лет назад, наконец выбрался из аэропорта, то ощутил витающий в воздухе запах многообещающего приключения.

Клифф, водитель моей семьи, стоял, прислонившись к черному лимузину у тротуара рядом с выходом из пункта выдачи багажа международного аэропорта Сан-Диего. Увидев нас, он поспешно забрал сумку у Служанки – я отправил свои вещи напрямую в Тодос-Сантос – и спрятал ее в багажник лимузина. Он рассыпался в любезностях, на которые я не потрудился ответить. Эмилия последовала за мной, осматриваясь по сторонам и наслаждаясь видом, от которого порядком отвыкла.

Да, насколько мне известно, она навещала родителей несколько лет назад, когда я жил в Лос-Анджелесе. И только.

Весь путь до особняка отца она молчала, предоставив мне время упорядочить мысли и успокоить сердцебиение. Клифф тоже держал язык за зубами, скорее всего, вспомнив, что я не отличаюсь болтливостью, в отличие от моей мачехи. Так что я даже не потрудился поднять разделяющее стекло. В итоге Служанка всю дорогу смотрела в боковое окно, делая вид, что меня нет рядом.

Эти выходные имели очень большое значение. Я планировал наконец рассказать отцу о своих планах.

Служанка ни слова не сказала об одеяле. А я не стал упоминать, как едва не взорвался мой гребаный мозг от этого жеста. Такого незначительного. Но так сильно повлиявшего на мое настроение.

Когда мы оказались в гараже на восемь машин, расположенном за домом, Клифф вытащил ее сумку из багажника.

– Думаю, мне лучше пойти к родителям. – Она указала большим пальцем в сторону квартиры прислуги. – Я очень давно их не видела. – В ее голосе звучали обвиняющие нотки, явно намекающие на того, кого она считала виновным в этом. – Надеюсь, мама уже не на вашей кухне. Ох, а мне вообще можно заходить в дом?

Еще одно обвинение. Эй! Это не я поселил их в квартире для прислуги. Честно говоря, я бы выделил им комнаты в доме, учитывая, что там практически никто не жил. Но Джозефина была хреновой высокомерной гордячкой, вот только в это никто не верил. Джо редко показывала свое истинное лицо.

– Я зайду за тобой в восемь.

– Утра?

– Нет, вечера. У меня срочная встреча с моим адвокатом. И мне необходимо, чтобы ты все записала.

На самом деле я звал ее не для этого. Я надеялся поговорить с ней обо всем в самолете, но она заснула. Иногда я забывал, что другим людям необходим сон. В среднем человек проводил во сне двадцать пять лет своей жизни. Но ко мне это не относилось. Добрую часть отведенного на это времени я бодрствовал.

Меня подмывало разбудить ее в самолете, но Служанка выглядела настолько разбитой, что мне показалось, она не поймет и половины того дерьма, которое мне необходимо ей рассказать. А это очень важно.

Но, судя по вежливой улыбке, появившейся на лице Эмилии, мое объяснение успокоило ее.

Видимо, она уже чувствовала себя намного комфортнее рядом со мной. И от этого мне стало ее жаль.

– Значит, я успею поужинать с родителями, а потом буду ждать тебя.

Прижав сумку к груди, Служанка неторопливо прошагала по тропинке, ведущей к квартире рядом с гаражом, где она раньше жила. Я же направился к железной двустворчатой входной двери неприветливого особняка. Но прежде чем завернуть за угол, я напоследок бросил взгляд в ее сторону.

Эмилия уже стояла у двери родительской квартиры. Когда та открылась, она с радостным визгом прыгнула в распростертые объятия матери. Ее отец захлопал в ладоши и засмеялся. А через мгновение все трое уже смеялись от радости и заливались слезами.

Когда я распахнул входные двери своего дома, меня никто не встретил. Лишь тишина. Но это не стало для меня неожиданностью.

Мачеха, наверное, уже укатила в Кабо со своими друзьями. Спасибо. А отец, скорее всего, лежал наверху, в своей постели, доживая остаток дней после третьего сердечного приступа за последние пять лет.

Но в этот раз его холодное, злобное сердце проиграет битву.

Смерть. Такая обыденная вещь. Все умирали. Ну, в свой час.

Но почти все боролись с ней. К несчастью для моего отца, у него оказались безмолвные враги, которые таились в темноте.

И одним из них оказался его собственный сын.

Отец так старательно пытался избавиться от моей матери – и так обрадовался, когда она, наконец, скончалась, – что позабыл, что и его время когда-нибудь наступит. И это произошло с небольшой помощью матери-природы.

Карма прекрасно работала. Для шестидесяти восьми лет отец находился в прекрасной форме. Он хорошо питался, играл в теннис, гольф и даже отказался от сигар.

Но иногда работу святых приходится выполнять другим.

Пришло время поквитаться за смерть Мэри Спенсер.

Дэрил Райлер уже давно умер.

Байрон Спенсер-старший вот-вот отдаст богу душу.

И в жизни Джозефины Райлер Спенсер не останется ничего, за что она могла бы ухватиться.

Ничего.

– Папа? – замирая в холле, крикнул я.

Но ответа не последовало.

После третьего инфаркта он стал еще слабее, чем прежде. И всему виной инсульт, который он перенес после второго сердечного приступа.

Отныне перемещаться по дому ему помогали медсестры, а сам он практически перестал разговаривать. Разум его не покинул, только речь подвела. Как и способность двигаться.

Отец едва ли мог пошевелить пальцем, чтобы указать на то, чего он хотел или в чем нуждался.

Когда-то он считал мою мать-инвалида обузой, на которую приходилось много тратиться… а теперь он сам стал обузой для Джозефины.

Что посеешь, то и пожнешь.

Я поставил чемодан посреди огромного темного вестибюля – шторы в этом доме никогда не открывались – и поднялся по лестнице.

– Я иду к тебе, папа.

Я собирался поговорить с ним в последний раз. И в последний раз притвориться, что мне насрать.

Но когда я вошел в его комнату, там никого не оказалось. Отец редко выходил из своей спальни, когда бывал дома. Медбратья, Джош или Слэйд, иногда отводили его в библиотеку, но, если и там его не окажется, значит, он отправился в больницу. Снова.

Я спустился в библиотеку, но никого там не нашел. Я подошел к дубовому столу и провел по нему ладонью. Когда-то эта комната была самой любимой у мамы. И мы много времени проводили здесь вместе. Мы рассаживались на разных уголках дивана и молча читали книги, время от времени обмениваясь взглядами и ухмылками.