– Вы еще, преподобный, и Белый Клобук помяните! Тоже от Толмача осталось. И тоже правда, по-вашему? – низким, пронзительным голосом, чуть ли и не гневно, оборвал его отец Пантелей. Но гневался более, чтобы отсрочить признание очевидного факта и грядущие за ним смуты и многие неприятности.

– А хоть бы и Белый Клобук! И не мне! Не мне вам поминать, сколько чудес и явлений божественных от нас в веках кануло! А ежели и Святое Писание по архивным бумажкам сверять, так от него и вовсе камня на камне не останется!

– Что вы меня агитируете? Словно воинствующий атеист на митинге! – поперхнулся возмущенным хрипом старенький отец Пантелей. – Я уж повидал, да, повидал за долгую жизнь! Чего вам и не снилось. И Матронушкины целебные избавления, и пророчества о грядущем. А вы меня Белым Клобуком страшите!

Дело же, щекотливое в упоминании и ставшее в церковно-славянских кругах своеобразным жупелом для насмешников и сказителей, однако, совсем не было простым. А в чем-то получалось и сродни вдруг возникшей истории с шапкой. Тоже полное сомнительных слухов и сплетен, оно витало в соборном воздухе легендой. Якобы о том, что ставленный еще божественным императором Константином папа Римский, его святейшество Сильвестр, и получил от него при восшествии на престол апостола Петра некий Белый Клобук для головного своего убора. И Клобук тот обладал чудодейственной силой. И лишь покрытый им понтифик мог служить истинным пастырем верующих, сообщаясь одновременно с двумя мирами – небесным и земным. Только Клобук Белый сгинул вскоре после раскола Востока и Запада, и вроде бы последнее слово осталось за православной Византией. А уж оттуда бесценный убор, непонятно отчего и для чего, и был передан в свое время архиепископу Новгородскому Василию от самого патриарха Филофея. С тех пор о Белом Клобуке не имелось более ни слуху ни духу. Одна сказка и осталась.

– Сказка и осталась, – подтвердил преподобный Сосипатий. – А шапка – вот она. И каждый посмотреть может. Кто желает, конечно. Вот сей отрок и заглянул и едва разума не лишился. И не вы ли мне твердили сами, что ожидаете некой беды со дня на день? И знамения вам были и сны?

– Были, – хмуро согласился отец Пантелей и заскрипел всеми старыми своими косточками и суставами, стиснул пальцы рук, засучил худыми ногами по деревянному полу. – Только не ждал я, что так скоро.

– Ну, нас с вами об том не спрашивали. Спасибо, хоть сверху весточку подали, да и посланца Всевышний не куда-нибудь, а к нам привел. Что теперь с ним делать, однако, с посланцем этим?

– Надобно его успокоить для начала, чтобы не думал, будто нечистый его обманом попутал. И чтоб знал – отныне он не один. А то его одиночество против всех и есть наибольшая наша вина, – наставительно изрек отец Пантелей. – И пусть пока идет. Что у него за беда? Письмо это для него в некоторых смыслах загадочно и темно? Вот и надо постараться понять да прояснить. И мы со своей стороны сложа руки сидеть не будем. И Владыку хорошо бы тотчас известить о произошедшем.

– Владыку само собой. Вот как вернется святейший Мефодий, и ему доложу. Только посланец наш непременно в Кремль желает. И меня о том просил. Чтобы мирского пастыря упредить от беды. Переживает, – покачал круглой головой отец Сосипатий.

– И хорошо, – задумчиво прогудел в ответ преподобный Пантелей. – Надоумь-ка ты посланца сего постучаться в дверь к нашему недотроге под стеклянный колпак. К отцу Тимофею. Если от нашего двора придет, так выставят вон президентские опричники, все им корысть мерещится. А если сам от себя и только втайне от нас, вдруг и пройдет?

– Истину говорите, – согласился отец Сосипатий. И совсем по-светски сказал: – На этот счет я проинструктирую и дам рекомендации. Посланец наш вроде человек искренний, ему и достучаться до отца Тимофея возможно станет.

– Все мы с тобой сейчас о пустяках, – вдруг всхлипнул нежданно отец Пантелей. – А ведь принес ты великую беду от посланца своего. Такую, что одним разумом ни объять, ни принять никак невозможно. Разворошил муравейник. – Отец Пантелей всхлипнул вдругорядь, задошливо и жалко. – Господи, помилуй Ты православную Русь хоть единый еще разочек! А там и помирать не страшно.

С тем и ушел обратно отец Сосипатий. А в приемной его уж заждался Андрей Николаевич. Думалось ему, что священник высокий давно и о нем, и про «глупое письмо» позабыл, а может, и вовсе дозвонился себе тихонько в психиатрическую да и дожидается санитаров.

Но святой отец возвернулся даже еще в большем волнении, чем выбежал давеча прочь, и сразу заговорил с Базановым так, будто каждому его слову отныне верил безоговорочно и только что свыше, от самого Господа Бога, получил предписание оказывать всемерную помощь.

– Вот вы, Андрей Николаевич, скажите… Готовы ли вы и далее продолжать сей нелегкий путь, раз уж провидению угодно было вас на него направить? – задал отец Сосипатий смутный вопрос, но Базанов тут же и понял, о чем идет речь.

– Я-то готов, но думал, что вы… – с многозначительным намеком ответил он преподобному.

– Что мы возьмем все хлопоты на себя? Но дело это тонкое. И как раз вышло бы удобнее, если бы вы сами, с нашей, конечно, помощью, предприняли кое-какие шаги.

И тут отец Сосипатий напрямую, с малыми совсем умолчаниями, открыл Базанову всю правду собственных затруднений.

– Ермолов как человек сам по себе не плох. Хотя и не хорош в нужной мере. Но правитель на своем месте и в своем времени. И в Патриархии рады будут помочь. Только президент от нас душой далек. Будто мы антураж какой для его власти. А так, смысла особенного и сокровенного в нас не видит и потому к делам государственным очень близко не допущает. И не доверяет. Только судить тут нельзя строго. И в церковной ограде хватает тех, кто за длинным рублем пришел и ничего иного себе не желает. А лишь одно про карман свой знает – дай да дай! За гонения долголетние, за разграбление храмов, за поругание сана. Только нынешние-то при чем? Не их грабили, не их к стенке ставили, не их за веру в лагерях мытарили – так за что же им-то платить?

Базанов согласно кивал головой. Все, что говорил ему сейчас преподобный отец Сосипатий, казалось ему разумным и исполненным какой-то высшей мудрости, и сам он обретал уверенность и даже смысл в провидении, передавшем в его именно руки архив Крымовой. И готов был Андрей Николаевич сей же момент, может, пасть на колени перед преподобным и просить о просветлении и наставлении и об опоре на будущее. Отец Сосипатий тотчас опытным глазом подметил и разгадал его настроение.

– Сами-то вы крещеный будете? – ласково и уже с улыбкой спросил он Базанова.

– Да как-то не довелось. Хотя мама просила, и не раз, когда уже можно стало, – честно ответил Андрей Николаевич.

– Ну, ежели решитесь, то – милости просим. Только не торопитесь нарочно. Разве когда знать будете непреложно, что Бог вам станет в помощь, – мягко щурясь, посоветовал отец Сосипатий.

– Да я и сейчас готов. Это даже как раз выйдет хорошо, – с внезапным энтузиазмом вспыхнул Базанов. – Я прежде, знаете ли, в себе сомневался. Может, наваждение меня одолело или болезнь души и все мне привиделось? И нет никакого письма, а только одни выдумки скорбного умом человека? А с вами я вижу, что все здесь правда и вы верите мне. И это оттого мне вы верите, что в Бога веруете. Ведь так?