Они растят в себе чувство собственного высокого призвания и ищут возможности его реализации. Часто первый толчок поступает из ближайшего окружения, хотя бы и от соседа или ближайшего родственника. Разум девушки или юноши напряженно вслушивается в едва уловимые нашептывания об иных возможностях, как, например, в случае с Кэтрин Делорт, которой ее любовник-пастух в Тулузе говорил о двух владыках мира сего и пришествии Антихриста, или когда один из францисканцев в Риме обнаружил, что в христианстве тоже есть свои тайны, или когда Джеймс Дэвис в Ланкашире услышал от своей бабушки намек на кощунство самой идеи освященного хлеба. Но если рядом не оказалось ни соседа, ни любовника, почему бы одному из духов не принять образ черного человека, подобного инфернальному любовнику леди Алисы Кителер; он может даже зайти в дом в образе высокой женщины, предложившей Джоан Вейр поговорить от ее имени с Королевой Фейри[88], впоследствии оказавшейся куда более зловещей фигурой.

Конечно, многим смертным подобные чудеса покажутся привлекательными. Но ведь погружение в иллюзорную жизнь — еще не грех, поскольку по определению сущность греха состоит в преднамеренном извращении учения, а извращенность магической жизни могла стать искушением только для тех, кто был к ней предрасположен. Как Макбет, вышедший из освещенного зала Инвернесса, они колебались, разочаровывались и, в конце концов, соглашались. Учителя Церкви[89] на протяжении веков не поддавались искушениям, будь они объективным или субъективным. Возникавшие образы, безусловно, походили на реальность, хотя на самом деле (как утверждали) ведьма переживала шабаш только в собственном сознании, или же образы, с которыми она взаимодействовала, обретали (как утверждалось) форму звуков. Но так или иначе, это приводило человека к заключению договора. В редких случаях составлялся настоящий документ. До нас дошли немногие из них, и все же они есть. Таков договор, составленный Урбаном Грандье, священником церкви Святого Петра в Лудене в семнадцатом веке, которого обвинили и осудили за то, что он околдовал нескольких монахинь-урсулинок. Суд постановил, что обвиняемый должен испросить прощения у монахинь, после чего его надлежит сжечь вместе с его магическими рукописями. Обычно сжигали и сам договор, но тут, то ли это был черновик, то ли еще по какой причине, бумага уцелела. Договор подписан самим Грандье и гласит:

«Мой господин и владыка, я признаю тебя за своего бога, и обещаю служить тебе покуда живу, и от сей поры отрекаюсь от всех других и от Иисуса Христа и от всех святых небесных и от апостольской римско-католической церкви, и от всех молитв, совершаемых ради меня. Обещаю поклоняться тебе и служить не реже трех раз ежедневно, и творить как можно большее зло, какое только смогу, и привлекать ко злу всех, кого возможно; и от всего сердца отрекаюсь от миропомазания и крещения и от всей благодати Иисуса Христа; а ежели я захочу отвратиться, отдаю тебе свое тело, и душу, и жизнь, словно получил ее от тебя, и навечно тебе ее уступаю без намерения раскаяться в том».

Подписано кровью: «Урбан Грандье».

Столь тщательная письменная проработка договора встречается редко. Обычно используются другие формы соглашения с нечистым. Иногда это пародия на крещение и присвоение нового имени. Так, например, Элизабет Хау из Салема крестилась от дьявола «в реке в Ньюбери Фоллс», или Исабель МакНиколл, к которой дьявол явился в облике молодого человека, окрестил ее и назвал Екатериной. Часто неофиты, в ответ на свои просьбы о посвящении, испытывают краткую внезапную боль, означающую, что дьявол пометил смертного для себя — «после этого она испытывала сильную боль», — говорится в протоколе допороса. Это была знаменитая «метка ведьмы», которая не кровоточила и была нечувствительна к боли. Мог возникнуть знак на теле в виде маленького соска на скрытых частях тела, на плече или на боку. У Элизабет Сойер из Эдмонтона был такой сосок; причем нижняя часть его была синей, а верхняя — красной.

Посвящения во зло происходили либо частным образом, либо на шабаше. Появлялся какой-нибудь человек, принимавший различные облики. Возникали изображения либо на теле самой ведьмы, либо видимые только ей, либо доступные и постороннему взгляду. Случалось, что какое-нибудь животное принимало в себя демоническую сущность и становилось тотемом для ведьмы и магическим посредником для связи с духами. Но какой-то артефакт всегда имел место. Им мог быть письменный договор, призрак, книга, кошка, собака, жаба, хорек, крыса, или даже фантом ребенка, сидевшего возле дома и шептавшего кощунственные проклятия. Если дух принимал облик человека, то часто он брал на себя функции слуги и одновременно господина; его можно было послать сотворить какое-нибудь зло, но при этом он бдительно следил за ведьмой и мог угрожать, если вдруг его «хозяйка» начнет пренебрегать своими обязанностями.

Инициированная ведьма легко узнавала своих друзей и компаньонов. Ведьмы объединялись в группы (ковены), у каждой был свой начальник. Именно его иногда называли «дьяволом»; он руководил деятельностью ковена. Порой колдовство соприкасалось с политикой, как в Северном Бервике, где ковен действовал от имени Фрэнсиса, графа Ботвелла, или священников, которые помогали мадам де Монтеспан добиться любви короля Людовика XIV. Но у серьезных, крупных объединений ведьм (Брокенских или Блокульских) смертных руководителей, как правило, не было.

Вот уж где царил настоящий шабаш! Там колдовство являло себя по полной программе. Мы не знаем, было так на самом деле, или не было. Если в Германии, на горе Брокен не происходило никаких оргий, если на шведском Блокуле[90] не собирались ведьмы, если подобные места существовали лишь в воображении самих ведьм, то для них-то эти видения были самыми настоящими: ведьмы точно знали, что побывали на шабаше, что встречали там других ведьм, и им было как-то все равно, во сне это происходило или наяву. Издавна считалось, что ведьмы прибывали на место сбора на метлах, причем метлу следовало изготавливать из орешника. Впрочем, существовал и другой способ. Некоторые ведьмы признавались, что использовали особую мазь, седлали любую палку и произносили заклинание, которое, собственно, и доставляло их к месту назначения.

Клодин Бобан и ее мать из Франш-Конте летали именно так и, кстати, были одними из немногих, кто использовал для выхода из дома дымоход. На самом деле, они добирались до колдовского места на лошадях и пешком.

Время проведения шабаша варьировалось в зависимости от места действия. Часто сбор назначался по церковным праздникам, но не обязательно. Обязательным было время суток — ночь, обязательно сбор должен происходить в уединенном месте, иногда на церковном дворе, иногда в доме. Решал обычно местный ковен. Если встречались несколько