Незначительное поражение Крамера не возымело никакого эффекта. «Молот», наконец, дал точные определения преступлениям, связанным с колдовством. Конечно, определения существовали и раньше, но не такие полные; к тому же общество еще не было готово применять их на практике. В лучшие дни средневековья случались и судебные процессы, применялись и пытки или угрозы их применения, но нередко выносились и оправдательные пригоры, а такие дела, как дело святой Жанны, показывают, что церковные суды не доводили пытки до крайностей. Жанне продемонстрировали пыточные инструменты, но так и не применили их. В деле Жиля де Ре пытки готовы были применить, если бы де Ре не признался сам. Но поразительная сцена объятия епископа Нанта с обвиняемым наглядно показывает, что подлинно христианские чувства еще не оставили судей. Если это и была мелодрама, то, по крайней мере, правильная мелодрама. А если объятие епископа не было искренним, то, по крайней мере, здесь неискренность была уместной, поскольку не ввергла обвиняемого в еще более тяжкие грехи. Однако, время шло, многое менялось. Начиная с какого-то момента средневековье словно решило отказаться от христианских чувств и мечтаний о святости. Видимо, напряжение борьбы с колдовством стало для него непосильным. Судьи усвоили главный урок, извлеченный из личного и общественного опыта, и состоял он в том, что гораздо проще и в целом выгоднее обвинять кого-то другого, чем себя. Приятно осознавать, что ты можешь привлечь к ответственности любого. Наконец, можно было на опыте посмотреть, на что годятся их доктрины и правовые нормы. И они начали пользоваться ими. Раскаяние практически исчезло из христианского сознания; а на его месте воцарился грех как таковой.

Об этом следует помнить, когда кто-то смотрит вскользь — вряд ли кто-то осмелится посмотреть в упор — на ужасы того времени, даже если считать, что два-три факта действительно имели место. Сила незримой злобы, разлитая в мире — а именно против нее были направлены отчаянные усилия Церкви — известна давно. Эта сила стала традицией еше в эпоху сильной Римской империи, она жила и в период упадка Рима, она только крепла в Темные века. Даже нам сейчас, после более чем двухсотлетнего освобождения от кошмара, трудно поверить в шабаш и в детские жертвоприношения, а как же трудно было нашим предкам после пятнадцати веков борьбы усомниться в подобных вещах! Ведь магические практики действительно существовали. Маловероятно, что в замке Жиля де Ре так и не нашли ни одного тела; наверное, далеко не все восковые фигурки, о которых мы слышали, можно было вменить в вину их владельцам, но уж некоторые — наверняка. Герцогиня Глостер, безусловно, пыталась что-то сделать с помощью магического искусства. Когда все возможности исчерпаны, остается только злоба, и уж она не замедлит воспользоваться любой сверхъестественной возможностью. Нельзя забывать и о том, сколько сил было положено на объяснения природы сверхъестественного. Именно эти объяснения и превратили гоэтику в реальное зло. Остается только пожалеть, что Фома Аквинский был настолько убийственно логичен. Ангельский Доктор, без сомнения, был прав; но его блестящий интеллект принес Церкви только несчастья. И все же логические выкладки всех учителей Церкви ни к чему бы не привели, если бы не было сформировано официальное общественное мнение. И если в средние века еше разрешался определенный уровень скептического отношения к вере (если только речь не шла о догматах), то начиная с определенного момента места для него не осталось. Там, где поначалу подозрения и доносы не поощрялись, теперь они стали доминантой общественной жизни.

Настоящий ужас начался в шестнадцатом веке. Он ознаменовался множеством казней, а семнадцатый только увеличил их количество и добавил многое другое. Кажется, что между католической и протестантской церквями не так уж много различий. Но никакой другой момент истории так не сплачивал их между собой. Кострам в Тироле отзывались костры в Женеве. В качестве причины назывался успех контрреформации[93]. Наверное, озабоченность шестнадцатого столетия религиозной распрей до некоторой степени отвлекала умы людей от предмета нашего исследования. Но записи об этом времени неполны и ссылки на них ненадежны. Ясно только, что отцы церкви ошибались. Католическая и протестантская церкви вели споры, как им казалось, о небесах, а в итоге почти договорились об аде.

Точное число погибших не поддается учету. Возможно, счет шел на десятки тысяч. Некий охотник на ведьм по имени Балтазар Росс из Фульды заявил, что по его доносам казнили около 700 мужчин и женщин, при этом сам он надеялся довести счет до тысячи. В Женеве, между 1542 и 1546 годами, было много казней после чумы. В Берне за десять лет случилось 900 казней. В Верденфельсе среди Альп, с 1590 по 1591 год, состоялось пятьдесят казней. По некоторым оценкам, во всем Эльзасе между 1615 и 1635 годами было сожжено пять тысяч человек. В трех приходах Швеции за два года отмечены семьдесят казней. В районах вокруг Трира, между 1587—93, состоялось триста шестьдесят казней. В Вюрцбурге список казней, составленный в 1629 году, включал сто шестьдесят сожженных, в их числе пять каноников, богослов, проректор собора, управляющий больницей и другие священники. И так далее.

Подобно рассказам самих ведьм, истории о них имеют отвратительное сходство. Как и казни. Казни, как правило, встречались трех видов. Кого-то обезглавили или задушили перед сожжением; кого-то просто сожгли, а кого-то еще изуродовали перед тем, как отправить на костер. При пытках нередко пользовались раскаленными клещами. Некая женщина в 1629 году была осуждена за то, что четыре раза осквернила Господа и убила своего ребенка. Поэтому ее приговорили к костру, но перед тем — к наказанию каленым железом шесть раз: четыре раза, чтобы отомстить за Господа и дважды, чтобы отомстить за смерть ребенка. Ужасно, если она при этом была невиновна, но не хуже ли, если на ней действительно была вина? В этом случае наказание просто невозможно понять умом: как представить душераздирающие женские крики, когда казнь то прекращается, то возобновляется?

Никаких правил применения пыток уже никто не соблюдал, особенно в Германии. Но даже там, где правил еще придерживались, это стало пустой формальностью. Светские суды словно старались перещеголять один другого по части пыток. В Тироле в 1505 году женщину пытали восемнадцать раз «за смешение дьявольских искусств». В Нордлингене, в 1589 году, Мария Холл, жена трактирщика, была подвергнута пыткам пятьдесят шесть раз. Изобретались особо изощренные способы. «Стул ведьмы» представлял собой железный стул с тупыми шипами по всей плоскости сидения, к которому приковывали обвиняемую. А под сиденьем разводили огонь. Этим приспособлением часто