Олег смеется, его взгляд немного теплеет.

– Я бы не надеялся. Ты, конечно, еще маленькая для опера, но хватка как у бульдога. Все ограбленные бабушки на районе вздохнули спокойно, зуб даю.

– Хватит издеваться.

– Ладно, Шерлок, что дальше? Мчим смотреть камеры?

– Камеры.

– Тогда поешь.

Приходится пообедать, иначе Олег отказывается садиться за руль. Остаток времени в ресторане мы проводим в молчании, думая каждый о своем.

Алёна.

Я – Алёна Аксенова.

Если честно, казалось, что когда я узнаю о себе хоть что-то, эмоций будет больше. Но то ли узнать не равно вспомнить, и все удовольствие впереди, то ли я просто исчерпала лимит на эмоции. Может, это и неплохо.

***

Начальник службы безопасности отеля обещает нам видео с камер, но придется ждать.

Ждать невыносимо. Я готова мерить шагами номер Олега до бесконечности, пока он пытается дозвониться до Данила. Никольский как сквозь землю провалился. Он не возвращался в отель и не был в сети с самой ночи, так что охрана получает задание разыскать еще и его.

День клонится к закату, а новостей так и нет. Кажется, еще чуть-чуть, и я грохнусь в обморок от переизбытка волнения и недостатка кислорода – из-за тахикардии сложно дышать полной грудью.

Олегу в итоге надоедает моя истерика.

– Вот что, хватит, – говорит он. – Ты не помогаешь. Заканчивай психовать. Сейчас ты пойдешь и переоденешься в купальник. Мы спустимся вниз, к бассейну, закажем по бокалу вина с закусками и будем ждать там. Главное правило: мы не будем говорить о твоей сестре, Никольском, причинах взрыва, мертвом теле и амнезии.

– И о чем же мы тогда будем говорить? – фыркаю я.

– Понятия не имею. Разберемся по ходу. Но все озвученные темы под запретом, ясно?

Со вздохом я киваю. Так и впрямь нельзя, от метаний никакого толка.

Когда я выхожу к бассейну, на улице уже темно, и над нами мигают яркие звезды.

– Это Марс? – спрашиваю я, когда подходит Олег.

– Да. Та яркая красная точка. Марс.

– Никогда не видела Марс, – говорю я и тут же понимаю, что это что-то из прошлой жизни, вырвавшееся инстинктивно.

Нам приносят вино, фрукты и пиццу. Я сижу в лежаке, любуясь красивой подсветкой бассейна, и сожалею, что не бывала здесь раньше. Море прекрасно, но в таком вечере тоже есть свое очарование.

– Итак, – Олег наливает вино, – расскажи что-нибудь о себе.

Я делаю несколько глотков и нервно смеюсь.

– Издеваешься? Что я могу сейчас о себе рассказать?

– Человек состоит не только из прошлого, Алёна. Ты можешь рассказать о себе, не углубляясь в биографию.

– Если честно, ничего не приходит в голову.

– Ну вот например чего бы тебе хотелось в обозримом будущем? За исключением разгадки всех тайн.

Я начинаю думать. Чего бы хотелось? Оказывается, сложно в мешанине страхов отыскать что-то стоящее.

– Ну… если взять идеальное будущее… Я бы посмотрела страну. Пошла в какой-нибудь отель, где есть гид, и записалась на все экскурсии. Во все места, которые только есть. Потом я бы прошлась по всем самым рейтинговым традиционным ресторанчикам и попробовала пиццу в каждом из них. Венеция! Как я могла забыть про Венецию?

– Вот видишь. – Его губ касается мягкая улыбка. – Сколько всего нашлось. А потом?

– Потом, полагаю, на работу.

– Мы ведь рассматриваем сферическое будущее в вакууме. Если не надо выходить на работу?

– Тогда я бы поехала в Грецию. И снова по всем-всем экскурсиям. Попробовала бы настоящий греческий салат, эту их запеканку с баклажанами, оливки. Купила бы себе традиционный греческий наряд. Выучила греческий танец! А потом в Турцию, в Стамбул, по следам Хюррем Султан и Османской империи. И в Каппадокию, посмотреть на шары! А еще в Чехию, в Прагу, на Карлов мост… ой, я забыла про Санторини в Греции! Любоваться закатом с балкона беленького отельчика с синей крышей. А еще я не знаю, где такое есть, но я бы отправилась в горы. В маленький уютный домик, окруженный снегом и горами. С камином, рогами на стене. Чтобы можно было кататься на лыжах и гулять, когда падает пушистый снег. Научилась бы рисовать и стала иллюстрировать любимые книги. Освоила всякие красивые штуки из эпоксидки и закидала бы всех друзей и знакомых подарками. Завела собаку. Поселилась бы в центре Питера и каждый раз ходила читать в новую кофейню.

Вспомнив о родном городе, я умолкаю. Остался ли там хоть кто-то, кто ждет меня?

– Ладно, а что насчет тебя? – спрашиваю я, стряхивая тоску. – Что бы ты хотел сделать?

– Я всегда делаю то, что хочу.

Олег врет, я чувствую.

– А в медицину вернулся бы?

– Я же говорил, что нет.

– Но мы ведь о сферическом будущем в вакууме. Представь, что все идеально, государство поддерживает врачей и дает им космические зарплаты, пациенты идеально выполняют рекомендации и не наедаются перед операцией беляшей. Вернулся бы?

– Нет.

Он так долго молчит, что я уже думаю, разговор окончен. Но все же Олег продолжает:

– Дело не в государстве и пациентах. Во мне.

– А что с тобой не так?

– Хотел бы и я знать. Я не могу больше оперировать.

– Что-то со здоровьем?

– Нет. Я был женат когда-то. На Роминой матери. Он был ее сыном от первого брака, а я стал вторым. Как обычно, классическая история: медсестра, мать-одиночка и молодой хирург, приехавший в небольшой городок по целевому распределению. Мы были одной семьей из миллионов. Худо-бедно сводили концы с концами, взяли ипотеку, воспитывали ребенка, собирались расширяться и заводить общего. Однажды к нам привезли двух пьяных идиотов, устроивших поножовщину. Один был совсем плох, второй отделался царапинами. Жена работала в приемном покое. Меня вызвали оперировать тяжелого, а пока оформляли второго, он снова словил белочку и порезал Машу. Несколько ножевых в живот, очень опасных.

Я поежилась. Никогда не слышала у Олега такого голоса: глухого, равнодушного, как у робота, выдающего заложенные программистом фразы.

– Приехали менты, увезли мразь в отделение. Вызвали второго хирурга. Мне пришлось выбирать. Или я оперирую того, кто тяжелее, алкаша и долбоеба с ножом, но Маша может не дожить. Либо я беру на стол жену, но нарушаю все мыслимые и немыслимые правила. Долбоеб с ножом гарантированно умирает, а я оперирую родственника, чего ни в какой вселенной случаться не должно.

Он достает из кармана сигарету и затягивается, задумчиво глядя на воду.

– Я выбрал жену. Понял, что не смогу оперировать, не зная, что с ней там. Мне не было жалко бухую тварь, но я знал, что поступаю неправильно. Что мне нельзя больше называть себя врачом.