– Я и постарше вас буду! – заявил Толстой, когда Ней вдруг резко перевернул стакан донышком кверху: его битвы закончились. – Я еще с турками воевал.

– Турки тьфу! – бросил Рыжегривый Лев.

– Вот вы и дотьфукаетесь! – вспылил посол.

Но очень вовремя появилась жена маршала, очаровательная маленькая женщина, которая как-то быстро и незаметно угомонила грозного супруга, и тот поплелся за ней, как сенбернар за болонкой.

Бенкендорф мысленно перекрестился. Он сделал знак двум другим адъютантам следить за послом, а сам отправился на свежий воздух. Стояла роскошная теплая ночь. Улицы были иллюминированы плошками со свечами. Вдалеке, на Марсовом поле, все еще вспыхивали фейерверки. Но выше, над всем городом, царило огромное, расцвеченное только звездами небо. Их было куда больше, чем показывали дома. И они казались крупнее и ближе. Протяни руку – твоя.

* * *

Кафе «Режанс» располагалось в аркаде Пале-Рояля. Его желтые стены с классическими орнаментами в стиле Помпей обнимали две смежные комнаты. За круглыми столами сидели дамы в длинных шалях и лениво передвигали резные фигурки по шахматным доскам. Официанты разносили легкие золотистые вина в высоких бокалах. Игроки-мужчины, без шляп, с развязанными шелковыми галстуками и с расстегнутыми жилетами, склонялись над досками, почти упираясь друг в друга лбами. То и дело кто-то вскакивал и с криком сбрасывал фигурки на пол. Один жантильом даже схватил доску и шарахнул ею по столешнице. Хорошо не сломал об голову партнера.

Ставки не имели значения. Кто-то играл на перстень. А кто-то – на стопку банковских бумаг. Азарт от этого не менялся. Говорили, что в дни якобинского террора, когда сам Робеспьер захаживал сюда поостыть от политических баталий, играли и на человеческие жизни. Как-то провинциальная дворяночка выиграла у Марата уже подписанный приговор жениху. Посетители были уверены, что с тех пор пара жила долго и счастливо. Хотя, возможно, им дали дойти только до Сены, где справили «революционную свадьбу»[16].

Но парижане – такой народ: любят смеяться и забывают горе на другой день после похорон.

Бенкендорф явился около полуночи. Капитан Жубер с товарищами уже оккупировали угол. Стеклянные двери на улицу были открыты. Ночной ветер шевелил крахмальные салфетки. Артиллеристы буянили. Хватали руками страсбургские пироги и тарталетки с каштановым кремом. Гро-барзак и кло-сэн-жорж текли рекой.

– Вот он! Вот он! Я же говорил! У меня есть русский! – Жубер вытаращил глаза и растопырил руки. – Видите, они вовсе не покрыты шерстью, хотя у них и холодно!

– Но, возможно, он бреет лицо? – подал голос кто-то из недоверчивых. – И руки.

Бенкендорф повернулся вокруг своей оси, показывая, что у него нет хвоста. Это произвело впечатление. В начале века Париж был наводнен памфлетами о врагах. Самые нелепые истории вроде адюльтера старушки Екатерины с конем или рождения русских с хвостами, которые младенцам откусывают сами матери, прежде чем перерезать пуповину, имели оглушительный успех и перечитывались на бивуаках.

Сначала артиллеристы смущались чужака, но вино взяло свое, и через несколько минут полковника уже хлопали по плечам, слушали его россказни, смеялись шуткам и очень одобряли вкус к парижским девочкам. Насказав короб историй и назвав столько адресов в порту и предместьях, что их впору было записывать на руках, сослуживцы Жубера признали Бенкендорфа «своим».

К середине вечера артиллеристы набрались и вздумали сыграть в шахматы с автоматом, стоявшим в углу. При этом все они уже были в том состоянии, что и шашки попадали бы из рук.

Механизм представлял собой полированный ящик, крышка которого была украшена фигурой деревянного турка в чалме с длинным пером. Его заводили медным ключом, и он двигал руками, переставляя фигуры. Это диво возили в турне по Европе, развлекались им при дворе, пытались испытать умение самого императора. Но Бонапарт вчистую продул механической игрушке. Впрочем, как и другие партнеры. У турка никто никогда не выигрывал!

Артиллеристы обсели аппарат и выпихнули вперед Жубера – о, он, конечно, умел играть и в шахматы! При этом они хлопали по полированной коробке. Отвешивали ей пинки, когда она, по их мнению, заедала. И очень возмущались, когда турок смахивал с доски съеденные фигуры.

Наконец кукла сожрала ферзя и поставила белым шах и мат. Сама она играла черными. Пешки и ладьи посыпались на пол. Вышел почтенный служитель, чтобы собрать их и поставить на место. Но артиллеристы не позволили ему. Они галдели и оспаривали результаты. Как будто машина могла ошибиться или быть пристрастна!

– Вы жулики! – орал Жубер. – Отдайте мои деньги!

Бенкендорф заметил, что капитан вовсе не положил франки в щель на деревянном боку аппарата. Но происходящее его до крайности развлекало.

– Там внутри человек! – бросил полковник.

– Точно! Точно! – друзья Жубера уже пыхтели и толкали машину. – Проткнем ящик саблями и посмотрим, кто там сидит!

Клинки со звоном выскочили из ножен. Темляки замелькали в воздухе.

– Э! Э! Ребята! Мы не в цирке! – Александр Христофорович встал между артиллеристами и машиной. – Это не ящик Пандоры, и вы не фокусники. Тот, кто там сидит, будет убит.

– И что? – резонно возразили ему.

– Вы не вернете деньги, – Бенкендорф сказал первое же, что пришло ему в голову. Но слова подействовали. – Давайте взломаем крышку и посмотрим на этого субъекта.

Вояки вскрыли крышку, поддев ее теми же саблями, и, пыхтя от натуги, сняли с короба. Внутри оказалась масса маленьких зеркал, под разными углами показывавших доску для игры. А на дне сидел скрюченный, как личинка, человечек, к пальцам которого была привязана дюжина веревочек, управлявших руками турка.

Он был карлик и горбун с невероятно бледным, точно осыпанным мукой, лицом. Щурил глаза, непривычные к свету, и страшно боялся грозной пьяной гомонящей толпы артиллеристов.

– Вылезай, приятель! Доигрался! – Жубер схватил карлика в охапку и вытащил на свет Божий.

– Кто вы? – Бенкендорф помог человечку устроиться на стуле. Ноги того не доходили до полу, и он болтал ими в воздухе, как пятилетний ребенок.

– Мое имя Ля Бурне, я гроссмейстер, – сообщил «турок». – Но теперь не заработать. Правда, при Директории было еще хуже. Не говоря о революции. Вот я и… – Он взмахнул ручками. – А что? Хорошо платят. И я, знаете, не проиграл ни одной партии.

– Если вы отдадите этим славным людям монеты, которые другие простаки сегодня опустили в ящик, думаю, они отпустят вас.

Карлик немедленно полез в карман и безропотно отсчитал артиллеристам двадцать франков.