им всем понадобятся мои услуги.

«Бизнесменами» у Шефа явно назывались гангстеры, но я только и сказал: был я в Штатах. Бизнесменов там и правда много.

Именно. А здесь больше возможностей. Если я вижу возможность, я ее не упущу. Упускать возможность – это все равно что выпускать из рук еду. А с едой все просто: есть еда – надо есть. Согласен? Смотри. Он указал на кофейный столик, где в белой пластмассовой миске с синими узорами, напоминавшими узоры на вазах династии Мин, лежала горка переливчатых вишен. Что ты видишь?

Черноволосые головы беженцев в утлом суденышке, которых туда набилось столько, что нельзя и пошевелиться. При одном воспоминании об этом я чуть было не заскулил, но, сдержавшись, ответил: вишни?

Неидеальные вишни, сказал Шеф, сделав вид, будто не заметил моей недостойной мужика слабости.

Одни вишни были круглыми и вполне идеальными, такого насыщенного темно-красного цвета, что казались черными, другие же пестрели многообразием размеров и форм. Несколько вишен срослись друг с дружкой и от этого, если их единение было симметричным, напоминали пару ягодиц. Но чаще всего одна вишня была больше другой, и от этого весь плод превращался в горбуна.

Я их покупаю на китайском рынке, потому что французские рынки – рынки для белых – ни за что не станут такое продавать. Шеф схватил деформированную двойную вишню и сунул ее в рот. Зато они дешевле, а вкус один и тот же. Страшная сиська на вкус такая же, как и красивая, – это, конечно, если глаза закрыть.

Значит, страшную вы предпочтете красивой? – спросил Лё Ков Бой.

Шеф улыбнулся и ответил: я что, по-твоему, дурак? Конечно, хорошо, когда все кругом красивое, но если нет – тоже жить можно. Я могу купить квартиру рядом с Эйфелевой башней, но зачем? Люди – белые люди – будут думать: это что еще за азиат? Фараоны будут думать: что этот азиат тут делает? Соседи будут думать: ну надо же, желтопузый заехал, глазам своим не верим. Чудные они, эти белые. Они считают, будто мы, азиаты, слишком уж держимся вместе, но ведь когда белые приезжают в наши страны, они только и делают, что держатся вместе.

Лё Ков Бой рассмеялся, секретарша рассмеялась тоже. Она внесла серебряный поднос с тремя стаканчиками, на дне каждого стаканчика было налито на полпальца сгущенки. Сверху были пристроены алюминиевые фильтры, через которые на сгущенку медленно капал черный кофе, и все разом умолкли, когда секретарша нагнулась, чтобы поставить поднос на кофейный столик. Она села на диван, я снова сглотнул, и Шеф выжидающе на меня посмотрел. Что мы тут делали? Ах да, лизали Шефу жопу. Я тоже посмеялся, но всего секунду, не больше, потому что от шума у меня зазвенело в голове. Шеф кивнул и сказал: здесь белые люди говорят, что нам не стоит держаться вместе, а когда мы перестаем держаться вместе, они говорят, что мы утратили свою культуру.

Безвыходная ситуация, сказал Лё Ков Бой.

Нет, выход есть, сказал Шеф. Надо только смотреть на мир не так, как на него смотрят белые. Думаешь как белый – все, тебе хана. Вот, например, белые считают нас за баранов. И в целом не то чтобы ошибаются. Наши люди думают, что если они, как бараны, будут соблюдать закон, то их тут сразу примут и зауважают. Какое убожество. И вот это я собираюсь изменить, потому что знаю: белые не станут нас уважать, пока не начнут нас бояться, а бояться они нас начнут только тогда, когда поймут, что мы можем нарушить их закон.

Наших гангстеров тут нет, что правда, то правда, сказал я.

Гангстеров! Можно, конечно, и так сказать. На родине нас бы прозвали пиратами или бандитами. Нам бы пришлось прятаться в гетто или в каких-нибудь джунглях. Но мне нравится считать, что мы просто вне закона. И мне нравится быть здесь, нигде не прячась. Здесь передо мной открываются виды, а на меня никто не смотрит. Я вижу все, и никто не видит меня.

У вас есть план, сказал я.

План должен быть у всех.

Глупо было признаваться, что у меня никакого плана нет, поэтому я только кивнул, но всего разок – было очень больно.

Выглядишь ты не очень.

Не очень, поддакнул Лё Ков Бой.

Время все исправит, ну или пластический хирург. Есть у меня один.

Лицо пройдет через неделю-другую. Швы из руки вынут чуть попозже.

, сказал Шеф по-китайски.

, смеясь, согласился Лё Ков Бой.

Не волнуйся, мы не про тебя говорим.

Нет, про тебя.

Ладно, ладно, про тебя. Не хочешь, чтобы мы про тебя говорили, тогда учи китайский. Все просто. Я вот нанял учительницу, чтобы учила меня французскому. Тут Шеф кивком указал на свою учительницу французского, которая заодно приходилась ему и секретаршей, и любовницей. А ты, кстати, молодцом. Не думал, что ты на такое способен.

Может, ему просто повезло, сказал Лё Ков Бой.

Нам всем иногда везет. Честный человек об этом честно говорит. Шеф помолчал, оценив иронию сказанного. Бон говорит, тебе нужно где-то перекантоваться.

Тетка не обрадуется, если я к ней заявлюсь в таком виде, пробормотал я.

Она не при делах, сказал Лё Ков Бой.

Она не имеет к этому отношения, подтвердил я. И не захочет связываться.

Клиенты идут через нее, сказал Шеф. Этим рисковать не стоит. Ладно, есть у меня для тебя местечко. Ты оценишь.

Такое же, как это?

Вид еще лучше, уж поверь мне, сказал Шеф, улыбаясь во весь рот. Он снова посмотрел в окно, занимавшее всю стену его гостиной. Что ты видишь?

Эйфелеву башню? – предположил я.

Да, да, Эйфелеву башню. Но на что она, по-твоему, похожа?

Я ответил не сразу. Даже думать было больно.

На солнечные часы?

На солнечные часы? Шеф прищурился. Ну, можно и так сказать… но ты вглядись-ка получше.

На палец?

На палец? На один? А где остальные пальцы?

Я снова уставился на башню. На трубу?

Ты слепой, что ли?! – воскликнул он. Это ж гигантский хер!

Лё Ков Бой и соблазнительная секретарша тихонько посмеялись над тем, что у меня совсем нет воображения.

Ну да, это я понял, пролепетал я. Но это как бы… очевидно.

Если это так очевидно, что ж ты сразу не сказал? – спросила соблазнительная секретарша.

Академик, сказал Лё Ков Бой. Похоже, тебе и вправду надо отдохнуть пару деньков.

Семь дней, если быть точным, сказал Шеф. И снова будешь похож на человека.

И тогда?..

Тогда