все спрашивал себя, в чем был смысл моих действий, почему эти молодые мужчины – а точнее, мальчики – напали на меня, почему я ответил ударом на удар. И, помимо всего прочего, помимо беспокойства, что я никак не мог достигнуть структурной жесткости, необходимой для последующей эякуляции, я спрашивал себя, в чем смысл моего безусловно сомнительного и, скорее всего, ненужного существования.

Может быть, Шеф поможет мне с ответом. Он не был моим создателем, но стал моим воссоздателем, не одарив меня новым шансом, но выдав его в кредит. Если Господь жил на Небесах, то епархией Шефа было казино, рай для одних и ад для других. Своими делами он ворочал из дома, находившегося в паре кварталов от магазина импорта-экспорта, в бруталистского вида башне этажей в тридцать, куда я и отправился на следующее утро, отупев от боли и бессонницы. Башня была такой отъявленно непарижской, что ближайший к ней указатель вел к Площади Италии, словно это чудовищное архитектурное решение хотели свалить на Муссолини. Эта архитектура – предположительно апогей социалистической идеологии – сводилась к составленным друг на друга коробкам с обувью, только обувью тут были люди. Эффективный дизайн был разработан для того, чтобы разместить огромное количество народу на весьма ограниченном участке земли, тем более что в центральном Париже была проблема и с ограниченностью земли, и с количеством народа, ну или как-то так объяснил мне Шеф, когда мы сидели на его красном кожаном диване, размер которого явно имел значение.

Ты посмотри, какой вид, сказал он.

Шеф жил в середине башни, диван был развернут к окну гостиной, и под углом к нему стоял другой точно такой же диван. Этот второй диван был повернут к телевизору, который был размером со слона и весил, наверное, как взрослая горилла, а по бокам от телевизора стояли колонки, каждая высотой с подростка. Как и все беженцы-мужчины, Шеф был без ума от гигантского аудиовизуального оборудования, это чтобы лучше видеть фильмы и слушать музыку, напоминавшую ему о родине. Побывав в квартирах у тетки и доктора Мао, я понял, что французы предпочитают телевизоры поменьше, чтобы побольше пространства, которое в их маленьких жилищах было на вес золота, занять книгами, зеркалами и сувенирами, купленными на блошиных рынках или во время ежегодного оплачиваемого отпуска. Мы тем временем в отпуск не ездили, по крайней мере не ездили в экзотические страны, если не считать стран, откуда мы приехали, но они не были для нас экзотическими. Мы, представители древних культур Азии, которые куда древнее пока еще просто старинной культуры Франции, жаждали современности и сверкающей новизны – с некоторыми исключениями, конечно, вроде часов над телевизором, точной копии деревянных часов в форме нашей страны, висевших в конторе у Шефа.

Вид потрясающий, сказал я.

Угощайся, сказал Шеф, указывая на жестяную коробку датского сдобного печенья, стоявшую на кофейном столике из искусственного мрамора, которым – лучше всякой ступки и пестика – можно было раздробить чей-нибудь слишком твердый лоб. Молочку я переносил плохо, но из вежливости неохотно выковырял жирное, масляное печенье из бумажной обертки.

Напавшие на меня ребята сказали, что они масло.

Масло? – спросил Шеф.

Масло? – спросил Лё Ков Бой.

Секретарша рассмеялась. Они с Лё Ков Боем сидели на втором диване и смотрели на телеслоне выпуск «Фантазии» с приглушенным до уровня перешептываний звуком. Соблазнительная секретарша была молода, стройна и здорова, а еще высока, высокомерна и полуодета. Все эти элементы множились, и, как в случае с, например, трижды три, их множество было куда больше их суммы. На ее упругой коже сиял отсвет огня, полыхавшего в печи ее яичников, длинные черные волосы были столь же гладкими и сильными, как и все прочие ее составляющие, а грудь, казавшаяся идеально сочной, была столь образцовой формы и такого уместного размера, что в следующей жизни я бы с радостью стал ее бюстгальтером. Ну конечно, я на нее пялился, а какой бы мужик не стал на нее пялиться – ну какой?

Они не сказали, что они масло, с еле заметным презрением сказала она. Они сказали, что они масло.

Чего-чего? – спросил я.

B-e-u-r-r-e – значит «масло», очень, очень медленно сказала она, глядя на меня, – Шеф и Лё Ков Бой захихикали. B-e-u-r – это прозвище тех, у кого родители арабы, но сами они родились уже здесь.

Я надкусил печенье, стараясь не показывать, что меня тошнит от его вкуса. Когда Шеф налил мне зеленого чая и выжидающе на меня поглядел, я понял, что меня тут привечают как особого гостя. Но не успел я взять горячую чашку, как Шеф сказал: не хочешь чай, хочешь кофе? Я снова не успел ничего ответить, как он щелкнул пальцами и секретарша к нам обернулась. Принеси-ка всем кофе, сказал Шеф.

Она как по команде надула губы и раздвинула сдвинутые ноги, пришлось срочно сглатывать обильно выпавшую во рту слюну. Мы все глядели ей вслед, пока она шла на кухню, безмолвно восхищаясь ее идеальным тылом. Когда она скрылась на кухне, Шеф откинулся на спинку дивана и сказал: Эйфелева башня. Прямо за окном. Ну ладно, не совсем за окном. Вдали. Но все равно Эйфелева башня, вон она. Могу дать бинокль, если захочется рассмотреть поближе. Люди платят какие-то безумные деньги, чтобы жить возле Эйфелевой башни, а я почти ничего не плачу и все равно прекрасно ее вижу. Ну и кто тут самый умный? Никто мне не мешает и не водит экскурсий у меня под дверью. Фараоны не переживают за туристов и богатых жителей. Они ведь защищают одних туристов да банкиров. А здесь что? Если б тут было много белых людей, фараоны слетались бы сюда, как навозные мухи на навоз. Но белые люди не хотят здесь жить. Парков мало, шарма мало и какого-то je ne sais quoi им мало тоже. И маловато белых, вот что самое важное. Замкнутый круг. Когда белых и так много, их станет еще больше. Когда белых мало, другие белые тоже заезжать не спешат, боятся. А мы воспользовались возможностью.

Мы?

Азиаты! Китайцы, вьетнамцы. Твои желтые братья и сестры, ну или сводные братья и сводные сестры. Теперь это наша территория. Мы всегда жили где придется, в основном потому, что у нас особо и не было выбора. Я, правда, мог поехать в Штаты. Но выбрал Францию. Знаешь почему? Тут конкурентов поменьше. В Штатах и без меня хватает бизнесменов из Азии. Во Франции азиатов не так много, а те, что есть, – просто бараны. Но местное азиатское сообщество будет только расти, и