и я чувствую его руку на своей спине. Оборачиваюсь и вижу: он взглядом мечет в моего собеседника ножи. – Пит, Райли скоро выйдет на сцену. Ты все пропустишь.

Нашему дорогому Питу хоть бы что. Он даже не понимает, какую эмоциональную гранату дернул за кольцо.

– А, ладно. Еще увидимся, ребята, – говорит он с нарочито тупой улыбкой и машет нам.

Чтоб тебя скунс обрызгал!

Когда Пит уходит, Майер заглядывает мне в лицо.

– Какого дерьма он тебе наговорил?

– Ничего такого, чего бы я сама не думала, Май. Все в порядке. Он дурак, но обидеть меня не хотел.

– Хотел или не хотел, если все-таки обидел, то я разберусь.

– Нам сейчас больше нечем заняться? – спрашиваю я. Майер приподнимает бровь. – Все нормально, – говорю я, моргая.

Вспомнился стереоскоп, который я обожала в детстве. Как легко там сменялись картинки! Щелк – и следующий кадр. Вот бы и сейчас так же быстро переключиться с физиономии Пита на танцующую Хейзл!.. Я улыбаюсь.

– Ты знаешь, что у тебя чудесная улыбка? Даже когда она грустная, очень трудно сдержаться, чтобы не улыбнуться в ответ.

Мое сердце начинает так колотиться о ребра, будто исполняет соло ударных из песни Фила Коллинза. Я почти уверена, что все это слышат.

– Ну а зачем же сдерживаться? Улыбайся.

Майер кивает, описав подбородком дугу, и подходит ко мне еще ближе. Я говорю ему:

– Мне не приходило в голову, что тут могут спрашивать… про наши отношения. Или что кто-нибудь захочет нас сфотографировать.

Майер резко поднимает нахмуренное лицо.

– Не волнуйся, Фи, школа за этим следит. Здесь занимаются дети многих известных людей. Скандалы никому не нужны.

– А… Ну тогда ладно.

– Идем в зал?

– Ага.

Майер открывает и держит для меня дверь. Я вхожу в темное помещение, он сразу за мной. Мы идем к нашим местам бок о бок. Чувствуя его руку на своей спине, между лопаток, я пытаюсь внушить себе: «Он просто направляет меня. Это прикосновение имеет практический смысл и ни с каким иным намерением не связано. Разве что он хочет подкрепить нашу легенду. На случай если кто-нибудь смотрит».

Но в зале ничего не видно, освещена только сцена.

Никто не разглядит, как он поглаживает мои позвонки подушечками пальцев.

Никто не заметит, что, когда мы сели, его рука не легла на подлокотник. Она то и дело скользит по моим бедрам, а я, прислонившись к нему, грудью касаюсь его бицепса.

Даже если бы все смотрели в нашу сторону, никто бы не увидел, как Майер на меня взглянул, как улыбнулся и беззвучно проговорил «спасибо», когда я, растроганная до слез, аплодировала маленькому сольному выступлению Хейзл.

Или как он поцеловал меня в щеку, а я в последний момент повернулась, и его губы попали в уголок моего рта, как на них заблестела моя слезинка, и как он слизнул ее кончиком языка.

Никто не видел и не знал этого. Только мы.

Глава 16

«Если юмор работает, то это происходит потому, что он проливает свет на те чувства, которые люди уже испытывают. Он всегда должен исходить из чего-то настоящего».

Тина Фей

Сейчас

Фарли

Я совсем рехнулась.

Подошла так близко к успеху, как не подходила еще никогда, и стою истуканом, не в состоянии выдавить из себя ни шутки.

Каждый раз, когда я пытаюсь что-нибудь придумать, мысль перескакивает на Майера. Вспоминаю, например, каким он был в День благодарения. Мы с Мариссой пришли на ужин к нему и Хейзл. Позвонили в дверь, но в теплом праздничном доме так громко играла музыка, что звонок потонул в грохоте и шуме. Обычно у Майера тихо. Я думала, это естественно, если живешь с человеком, который не слышит. А тут вдруг такая неожиданность. Мы с Мариссой вошли сами и обнаружили хозяев дома танцующими на кухне. Но еще примечательнее то, что, увидев наши удивленно вытянутые лица, Майер нисколько не смутился.

Он был в простой черной футболке, через плечо висело полотенце, изо рта торчала зубочистка. Увидев нас, Май как ни в чем не бывало продолжил петь в шприц для индейки, как в микрофон.

Зацепившись за это воспоминание, я начинаю сочинять шутку, связанную с едой, но отвлекаюсь, думая о том, как напрягались мускулы на руках Майера, когда он резал лук, сельдерей и яблоки, чтобы начинить ими птицу. Или как он разговаривал, перекатывая зубочистку из одного угла рта в другой. Или как стоял позади меня возле раковины и держал мои руки, когда я пыталась почистить картошку. «Нужно правильно выбрать угол нажима, и тогда пойдет легко».

Я хочу пошутить о том, что мужчины ничем не лучше маленьких детей, – а перед глазами возникает серьезное лицо Майера, подскочившего ко мне в тот момент, когда я, сделав неловкое движение, обожгла запястье о конфорку. До сих пор ощущаю, как он подул на больное место и как бережно, едва касаясь моей кожи, наклеил пластырь.

Наконец я нахожу то, с чем могу работать; в основе лежат крупицы, взятые из жизни. Я развиваю эти мотивы, опираясь на свои наблюдения за человеческими отношениями. Взять хотя бы пассаж о том, что хорошее настроение партнера или друга часто нас настораживает. На эту мысль меня натолкнула Марисса: она заметила, что Майер стал смотреть на меня по-новому, и не на шутку встревожилась. Стоит ему приобнять меня или лишний раз улыбнуться, она выглядывает из-за его плеча и, скривив физиономию, беззвучно шевелит губами: «Какого черта?!» Конечно, Марисса не подозревает Майера ни в чем плохом. Максимум в том, что он хочет зайти дальше, чем предполагает наша договоренность. И тем не менее.

Я думаю о нормальных, не фиктивных отношениях. Часто, если наша вторая половина проявляет к нам повышенное внимание, мы подозреваем, что это неспроста. Вдруг он собирается предложить анальный секс или поездку к своим родителям? Или завел кредитную карту и уже наделал долгов?

Еще никогда шутки не давались мне так тяжело. Когда работаешь на поверхности, бывает гораздо легче. А сейчас я чувствую себя кладоискателем: копнешь чуть глубже, чем надо, или чуть правее – найдешь какую-нибудь гадость вместо сокровища.

Пока я только-только нащупала интересный мотив и начинаю его раскручивать.

Наступил день того самого футбольного матча – первого мероприятия, на котором Кара, Шона и я должны засветиться втроем, прежде чем отправиться в предгастрольное турне. Я прилетела накануне, ожидая, что ночь будет бурной: три женщины с потрясающим чувством юмора пойдут покорять Сан-Франциско.