Парлор», я решила, что оно смотрится неестественно.

– Хорошо выглядишь.

– В смысле?

– Твоя форма.

– Спасибо. Но я особой радости не испытываю.

– Почему?

– Я кажусь уродиной.

– Ничего подобного.

Вчера после его звонка папа спросил, кто это был. Я замешкалась, а Кэйити, ехидно посмеиваясь, брякнул, что наверняка это мой любовник. Рассердившись, я вырубила его приставку. Мама наорала на меня, затем на папу, заявив, что мне уже семнадцать и пора бы прекратить задавать мне подобные вопросы. А папа в ответ кричал на маму, утверждая, что он никому не собирался мешать, просто спросил, кто звонил. Я вся в слезах убежала к себе, выключила свет и, лежа в темноте, продумала все вопросы, которые собиралась ему задать. Однако, увидев его лицо и вдохнув незнакомый сильный аромат его одеколона, я обрадовалась настолько, что забыла обо всем на свете.

– Ты виделась с ней?

– С Юми? Нет.

– Когда встретишься… нет, поскорее встреться и передай ей вот это.

Он протянул серебристый конверт. Стыдливо потупившись и стараясь смотреть в окно, я ущипнула себя за ладонь и подавила поднимающееся изнутри желание разрыдаться.

– Что это?

– Письмо.

– Что там?

– То, что обычно в письмах пишут.

Я передам. Только оставь меня в покое и не мучай больше!

Ощущая, как к горлу подкатывает комок и как готовы вырваться наружу слезы, я встала, вынула из кошелька монету в пятьсот иен и положила на стол. А затем вышла из кафе. Он остался. Я добежала до соседнего магазина, заперлась в туалете и, спуская воду раз за разом, начала плакать. Женщина-охранник пару раз стучалась ко мне, пытаясь выяснить, все ли в порядке, но оба раза я была не в состоянии ответить. Письмо случайно выпало из нагрудного кармана в унитаз, и я, испугавшись, достала его. Намокнув, конверт стал просвечивать. Письмо было написано довольно крупным почерком, и я различила одно слово.

Убью.

Мои руки задрожали. Перестав рыдать, я протерла конверт туалетной бумагой, но слова проявились еще четче. Глубоко вздохнув, изгоняя остатки слез из горла, я вскрыла конверт.

Если кому-нибудь расскажешь – убью. И твою семью тоже убью.

Вернувшись домой, я сразу же позвонила Юми. Сначала ее мама сказала, что она больна, но затем Юми подошла к телефону. Ее голос сильно охрип.

– Ты заболела?

– Да.

– Простудилась?

– Немного.

– У тебя голос сиплый.

– Да.

– Совсем тебя не узнаю. Тебе так плохо?

– Сейчас да.

– Давай как-нибудь встретимся!

Я так и не смогла рассказать о письме. Когда я уже собиралась положить трубку, Юми, надрывая горло, вдруг произнесла:

– Не встречайся с ним!

Он позвонил мне еще раз. Я не смогла ему отказать, и мы увиделись там же, в кафе «Фрут Парлор». Я солгала, что передала письмо, а он позвал меня к себе домой посмотреть фильм о красивых немецких замках и реках. Я позвонила предупредить родителей. Мама сказала, что папа уехал в командировку на Кюсю, и разрешила мне поехать. Мы заскочили в «Никлас», взяли пиццы с анчоусами и кукурузой и поехали к нему. Вместо немецких замков и рек на экране телевизора передо мной предстала связанная голая Юми, над которой издевались различными способами. Мне стало страшно, но он сказал:

– Тебе я ничего такого не сделаю. – Он погладил меня по голове. – Ты очень милая, я не причиню тебе вреда. Как твои родители поживают?

Я попросила его налить мне выпить. Он плеснул, сильно разбавив водой, и поцеловал меня в щеку.

– Знаешь, когда ходишь в магазин за покупками…

– Что?

– Когда ходишь в магазин за покупками и продавец недостаточно хорошо тебя обслуживает, ты же злишься, да?

– Ну, бывает.

На экране телевизора завис крупным планом анус Юми. Туда был вставлен розовый вибратор. То ли из-за того, что звук был отключен, то ли по другой причине, ее задница вовсе не выглядела как человеческая.