Митар полагал, что, получив приглашение, Сидерик обрадуется и ухватится за возможность, но он лишь задумчиво посмотрел на приглашение с тиснением и позолотой и так и оставил его лежать на столе.

«Значит, не притворяется. Теперь его действительно тянет к созиданию, — размышлял Митар о причинах резких душевных перемен. — Изначально созидательный, но сказалось отсутствие воспитания? А потеряв опыт, начал с чистого листа? Или причина иная?»

Придя в библиотеку по делам, сквозь раздумья не сразу обратил внимание на беседу учениц. Они сидели неподалеку и уделяли внимание сплетням, а не учебникам, разложенным на парте. Каменные своды читального зала лишь усиливали голоса.

— Всегда знала: она неравнодушна к Викриберу! Просто цену себе набивала!

— Зато ему пришлось постараться, и теперь они вместе.

— Ну, почему некоторым достается все самое лучшее? И внешность, и парень.

— А мне кажется, они красивая пара.

— Она из разорившейся семьи. Так что его родители такой невесте не обрадуется!

— Не завидуй. Тебе такой красавчик только во сне перепадет!

— Дура!

— Сама дура…

Хватило обрывка, чтобы нутро Митара сжалось до боли. Он даже не сомневался: о ком речь. Глубоко вздохнув несколько раз, решил, что справится со всем, однако переоценил себя. Не желая, чтобы его видели взволнованным и растерянным, взял книгу и подумал, что лучше бы вернуться в комнату. Однако при нахлынувшем смятении трудно усидеть на месте. Вручив случайно подвернувшемуся Вопету сверток, отправился прогуляться.

Встречные поглядывали с опаской и любопытством, и Митар только сильнее раздражался, поэтому спустя некоторое время развернулся и пошел обратно. Но и в комнате чувствовал себя, как в клетке. Не хватало воздуха, хотелось, если не подраться, так что-нибудь сломать, чтобы выпустить боль и прийти в себя.

Даже вино не брало.

«Надо сосредоточиться на делах, — сел за стол и, увидев сверток, поздно спохватился, что оставил книги и рабочие бумаги на виду. — Поди, прохвост нос сунул, — хмыкнул и начал наводить порядок. Однако, как назло, в одном из фолиантов натолкнулся на портрет Дэлинеи. Грудь кольнуло от разочарования и горечи.

«И как мог ошибиться?!»

Прикинув, что с такой деликатной проблемой, поможет справиться, пожалуй, лишь крепкий сон — решил напиться. Как раз день свободный, и никто не потревожит. Лег, сделал глоток, еще и еще… Но сон не шел.

Уже собирался доставать вторую флягу, как под кроватью кто-то икнул.

— Вопет, ты? — спросил, с трудом сдерживая смех. А увидев выползающего лазутчика, покрытого пылью, дрожащего, напряжение и злость мигом сошли. Потом и вовсе стало не до сердечных страданий. Зато, набегавшись с Вопетом по академии, ночью Митар спал крепко и проснулся почти бодрым.

«Больше работы — меньше дурных мыслей!» — составил план на день и пошел умываться. Но громкий, нервный стук ранним утром не предвещал ничего хорошего.

«Нет вчера был явно сумасшедший день! Сегодня-то что стряслось?» — открыл дверь и взъерошенный, студиоз, переминавшийся с ноги на ногу у порога, выпалил:

— Вас срочно хотят видеть магистр Гебен, магистр Лужо и ректор!

— В чем дело?

— Мне сказали срочно бежать за вами и привести в лекарскую, — промямлил тот, тушуясь.

«Неужели снова что-то с Сидериком?!» — первым делом подумал инквизитор и решительно нахмурился.

От чего у оробевшего студиоза сорвалось с языка:

— Вескельд ранил Хоранта, а тот его. Дуэль.

«Вот же два недоумка! — выругался Митар. Из-за них под предлогом проверки нагрянут проверяющие из Совета Праведных и камня на камне не оставят от академии.

— Не знаем, что на них нашло. Если только ревность. В последние дни Сьези с причудами.

«Да что происходит?! Она со странностями. Вопет тоже переменился. А Сонеза и вовсе умерла! И все с того дня!»

— Я разберусь, — отрезал, прекращая беседу. Теперь оставалось сомнений, что Дэлинея Сьези тоже как-то связана со всем этим. И он обязательно узнает: как и почему.

У лазарета толпились студиозы и преподаватели. Минуя всех, инквизитор прошел к двери.

Лужо стояла над лежавшим без сознания Вескельдом и вливала силу. Его бледное лицо покрывали ожоги.

Не было и рыжих волос, как бровей и ресниц, лишь лысая голова с подживающими струпьями.

— Жить будет, — прошептала уставшим голосом Лужо, опускаясь на стул. От усталости и перенапряжения ее руки дрожали, под глазами проступала синева. Лечение силой давалось дорогой ценой, но вряд ли сейчас получилось бы обойтись эликсирами и настоями.

— Викрибер?

Повертела головой.

— Я не в силах оживить мертвого.

— Бились насмерть?

— Жестоко. Вескельд обгорел почти весь. Викрибер лишился ног… — она посмотрела инквизитору в глаза. — Меньше чем за лунье (месяц) две смерти, один искалечен, другой лишился памяти. И предел ли это?

«А странности Дэлинеи? — встрепенулся Митар. — Может ли это быть действием проклятья?»

Уже через меру (час), едва сообщили о несчастном случае, в вестибюле центральной башни разорвалось пространство, и перед толпой студиозов предстала пара: рыдающая женщина в необычайно дорогом наряде и взволнованный импозантный мужчина — родные Викрибера.

— Скажите, что это ошибка! — потребовали они, ворвавшись в кабинет ректора.

— Увы… — услышав ответ, графиня лишилась чувств.

Академия гудела, подобно рою пчел в улее, обсуждая случившееся, строя самые невероятные догадки.

Гордость Митара требовала скорее распутать дело, поэтому решил незамедлительно переговорить со Сьези.

Она уже имела разговор с ректором, деканами, но вину не признавала:

— Мне жаль… Так жаль, — картинно всхлипывала и промокала глаза надушенным платком. Он слушал оправдания за ширмой, сопоставлял факты и слухи и не верил ни единому ее слову.

«Как возможно без причины, не делая ничего, перемениться? Почему Сидерик стал славным парнем, а она утратила нежность, искренность, нечто, от чего восхищение к ней сменилось презрением?» — злился Митар, готовый ради правды сделать все, даже подловить ее на лжи.

Дэлинея пришла с опозданием, кутаясь в темный траурный платок, небрежно накинутый на плечи.

«Однако прическа аккуратная, прядка к прядке. И духами не забыла подушиться… — он жадно подмечал каждую мелочь в девичьем образе. — И сережки… Не такие яркие как раньше, но все же».

Любой со стороны, увидев, как она сидит, не поднимая головы, нервно теребит пальцами кисти шали, хлопает покрасневшими глазами, поверил бы в искреннюю скорбь. Но не он.