Сали была здесь только раз — и при виде святилища почувствовала ледяной ужас и трепет. Храм, высеченный из оникса, драгоценных камней и вантама, служил символом Перерождения. Здесь покоились тела Ханов, здесь испытывали и освящали сосуд перевоплощения. Это было самое высокое здание в Шакре, да и во всех катуанских городах. Святилище Вечной топи стояло в одиночестве и как будто поглощало свет. Оно казалось перенесенным из иного мира.

Джамса остановился у подножия храма и запрокинул голову. У него вырвался удовлетворенный вздох.

— Каждый раз, стоя в этом прекрасном месте, я ощущаю благоговение. Как нашим предкам удалось достичь такого величия?

На взгляд Сали, храм был ужасен — с массивным приземистым основанием и изогнутыми башнями, похожими на ветви больного дерева или щупальца раздавленного осьминога. Но Сали оставила свое мнение при себе.

— Он великолепен.

Они достигли входа в святилище Вечной топи — тяжелых дверей красного дерева, инкрустированных вантамом и хрусталем. Их громадность угнетала. Сали почувствовала себя ничтожно малых размеров.

Джамса повернулся к ней:

— Ты уверена, что не передумаешь? Когда ты войдешь в эту дверь, ритуал начнется, и обратной дороги не будет. Может, подождешь несколько дней? Позволь старику напоследок предаться воспоминаниям с названой дочерью.

— Мой долг стал бременем, которому я не могу противиться, — сказала Сали, покачав головой, и тяжело вздохнула. — И потом, для меня в этом мире ничего не осталось.

Шаман кивнул:

— Я понимаю. — Он взял ее за плечи и крепко обнял. — Твоя жертва не будет забыта. Твое Возвращение в Целое принесет удачу нашему народу и поможет Хану возродиться сильнее прежнего.

— До свиданья, названый отец. Я рада, что перед смертью вижу твое лицо.

Он улыбнулся:

— Моя милая Сали. Это не конец, а лишь переход. Когда мы встретимся в следующий раз, Искатель Души вновь познакомит тебя со мной.

Искатели Души. Люди, которые странствовали по Травяному морю в поисках очередного вместилища для души Вечного Хана. В детстве Сали часто воображала, как объявляет себя Искателем Души. Хотя положение Искателей считалось низким, о них рассказывали множество историй, воспламенявших воображение маленьких катуанцев. Никогда в жизни Сали не думала, что станет вместо этого частью души Хана. Судьба — странная штука.

Сали в последний раз обняла Джамсу и посмотрела на дверь усыпальницы. Как только она войдет, ее земная жизнь будет кончена. Как Воля Хана она должна присоединиться к остальным одиннадцати, и в следующей жизни Хана они продолжат существовать, как это происходило почти тысячу лет.

Сали сделала глубокий вдох и вошла. Внутри находился алтарь, уставленный курильницами, чашами с вином, золотыми блюдами, на которых лежали сушеные фрукты и вяленое мясо.

По другую сторону алтаря лежал — или, точнее, стоял — Вечный Хан, человек, который не мог умереть, но все-таки умер. Он покоился на поставленной наискось каменной плите. Позади стояло еще двенадцать плит. На четырех лежали мумии — Воли, которые скончались прежде Хана. Три плиты были отмечены — они принадлежали Волям, чьи тела не удалось найти и которым предстояло целую вечность искать обратную дорогу в Целое. На двух других лежали тела Шанки и Тришана.

Последние три плиты предназначались для Молари, Поли и, разумеется, Сали. Она решила занять пустую плиту в середине, подумав, что приятно будет лежать в окружении друзей. Появилось несколько шаманов, но они держались в стороне, терпеливо ожидая, когда настанет время омыть ее и приготовить, прежде чем она выпьет нектар.

Сали закрыла глаза, думая о своем клане и о Незре, о сияющих окнах и зеленых паровых трубах. О хвостовых коконах, которые всегда двигались медленнее остальных. Об общих празднествах. А главное, о своей семье. О родителях, десятках двоюродных братьев и сестер, дядюшек и тетушек. Все они погибли, защищая свой дом. И не пожелали бы себе иной судьбы.

Неизбежно она подумала и о Мали, младшей сестренке, которая никогда не годилась для битвы, — ее ум был приспособлен для иного. Теперь Мали томилась в плену у злобных чжунцев. Сали неохотно признала, что ей от этого по-прежнему больно.

— Ты готова, Воля Хана? — спросил шаман.

Сали сделала глубокий вдох и посмотрела прямо перед собой.

— Оставьте меня. Дайте мне немного времени.

Четверо шаманов — старшему из них было не более двадцати, ровесник Мали, — казалось, сперва растерялись, но сердитый взгляд Сали заставил их торопливо отступить. Кланяясь, они вышли. Дверь закрылась, и эхо сотрясло склеп.

Оставшись одна, Сали перестала притворяться. Она больше не нуждалась в том, чтобы изображать бесстрастную и могущественную представительницу Хана, быть его спокойным неумолимым голосом. Сали закрыла глаза и глубоко вздохнула, ощутив прохладное движение воздуха, в котором витал слабый запах пыли и бальзамических веществ. Здесь ей предстояло покоиться.

Она стояла неподвижно, сама не зная, какие чувства должна испытывать. Благоговение, веру, гордость? Довольна ли она была своими достижениями? Сали ощущала только пустоту внутри. Она как будто утратила целостность. Конечно, она не боялась смерти. Для катуанца умереть так же естественно, как проснуться поутру. Нет, что-то еще ее удерживало. Казалось, что она еще чего-то не сделала в этой жизни. Чего-то не хватало, но она сама не понимала чего.

Но прямо сейчас, впрочем, она собиралась сбросить кое-какую тяжесть с души.

Сали подошла к телу Вечного Хана и приложила одну ладонь ко лбу, другую к груди. Мир и любовь — от ума и сердца.

— Здравствуй, Цзяминь. — А потом ударила мертвеца по щеке. — Ты. Слепой. Бестолковый. Самовлюбленный. Глупец. Как ты мог? Ну конечно, ты не удержался! Ты, такой могучий, всегда был хрупким. И вот, пожалуйста. Я даже не удивляюсь. Ведь мы оба знали, правда, Цзяминь? В глубине души я надеялась на лучшее, но ты подтвердил мою правоту.

Задыхаясь от горя, она смотрела на Хана — бессмертного бога народа Катуа. На вождя всех катуанских племен, символ могущества, спасения и славы. На усталого мужчину, который тащил на плечах бремя нежеланной ответственности. На испуганного мальчика, на которого взвалили огромную тяжесть. На своего лучшего друга.

Чувства, которые она подавляла несколько недель — или даже лет, — взяли верх над Сали. Неужели теперь ей осталось только это?! Сали было больно, она горевала и плакала, а еще злилась на весь свет. Она едва сдерживалась, чтобы не смахнуть подношения с алтаря. Она избила бы Цзяминя до полусмерти за то, что у него хватило наглости умереть. Сали хотела многое ему сказать. Наконец она могла это сделать.

Она погрозила Цзяминю пальцем.

— Ты не обязан был становиться Ханом. Ты имел право отказаться. Ты должен был отказаться.

Она покривила душой. Никто и никогда не отказывался от этой чести. Ни разу за тысячу лет. Это был не личный выбор, а судьба. Хана выбирали высшие силы еще до его рождения.