Удаление от двора герцога де Ла Валетта было добровольным[264], а не вынужденным, но поскольку он подал мне повод включить его в это перечисление, то не могу не сказать, что, незадолго до того как он стал подговаривать Вашего брата и графа Суассонского[265] обратить против Вас войско, находившееся под их командованием, Ваше Величество удостоили его титула герцога и пэра.

Не могу не прибавить к этому, что, дабы вернее привлечь его на службу, Вы сочли за благо, чтобы он завязал более тесные отношения с теми, чья жизнь этой службе принадлежала целиком[266], и, учтя его близость ко мне[267], пообещали ему должность губернатора Гиени, как только она освободится, и прибавили к его жалованью генерального полковника пехоты ещё 30 тыс. ливров дохода[268].

Кроме того, могу сказать, что, несмотря на дарованное ему благодаря необычайному великодушию Вашего Величества прощение за столь грязное и постыдное преступление, засвидетельствованное двумя принцами[269], которые безупречно вели себя в той ситуации, он, то ли из-за слабости и зависти по отношению к принцу Конде и архиепископу Бордосскому[270], то ли возымев намерение воспрепятствовать Вашим успехам, потерял немало чести, упустив случай захватить Фонтараби, который неприятель не мог более оборонять.

Вы проявили редкую осторожность, когда на протяжении целых десяти лет сдерживали все враждебные Вашему государству силы при помощи союзников, прибегая не к оружию, а к кошельку[271]. Точно так же Вы выказали одновременно немалую мудрость и осмотрительность, открыто вступив в войну[272], когда союзники уже явно не могли сопротивляться в одиночку:[273] оберегая спокойствие королевства, Вы поступили подобно рачительному хозяину, который, бережливо копя деньги, умеет вовремя их потратить, дабы оградить себя от более значительных убытков.

Одновременное наступление на врага сразу по нескольким направлениям, чего никогда не делали ни римляне, ни турки, несомненно, многим покажется весьма опрометчивым и безрассудным. И однако же, сие является ярчайшим доказательством как Вашего могущества, так и здравого смысла, ибо в тот момент необходимость требовала вовлечь вражеские силы в боевые действия повсюду, чтобы они не смогли сосредоточиться в одном месте и одержать победу.

Война в Германии[274] была неизбежна, поскольку именно в этой части Европы она когда– то давно началась.

Война во Фландрии[275], правда, не имела успеха, которого от неё можно было ожидать, но в тот момент, когда задумывалась, она сулила немалые выгоды.

Война в Граубюндене[276] была необходима, чтобы, избавив итальянских князей от страха перед германцами, побудить их взяться за оружие[277], а также придать мужества вооружившимся немцам[278], показав им, что Италия не способна помогать врагам, стоявшим во главе их страны.

Итальянская война[279] была не менее важна потому, что это было верное средство вовлечь в оную герцога Савойского[280], и потому ещё, что поскольку герцогство Миланское является сердцем испанских владений, то и удар следовало направить именно туда.

Впрочем, если припомнить, что у Вашего Величества повсюду имелись союзники[281], которые должны были приобщить свои силы к Вашим, то станет понятно, что по всем законам разума при наличии такого союза испанцы[282], подвергшись нападению со всех сторон, не могли не пасть под Вашим мощным натиском.