Впрочем, едва только Вашему Величеству стало известно о неудачной осаде Сент-Омера, как Вы лично отправились на место, где, по-видимому, приходилось опасаться неблагоприятного развития событий, и положили конец несчастьям своей армии, когда по Вашему приказу был взят и снесён форт Ранта[315], создававший большие неудобства на границе.

После этого Ле-Катле, единственная из Ваших крепостей, остававшаяся в руках врагов, была отнята силой[316] у них на виду, а они при этом не посмели оказать сопротивление действиям Ваших войск.

Морское сражение, в котором 14 галионов и 4 линейных корабля из Дюнкерка, укрывшиеся в бухте Гетари[317] под защитой пяти земляных батарей, не посмев противостоять в море 19 Вашим кораблям, были сожжены или потоплены, потерпя урон в 4-5 тыс. человек и потеряв 500 пушек и большое количество военного снаряжения, привезённого на помощь Фонтараби, неплохо компенсировало даже не утраты, понесённые Вами при Сент-Омере и Фонтараби, кои были невелики, но скорее то приобретение, коего Вам не удалось сделать взятием этих городов.

Если прибавить к этому преимуществу то, которое Вы получили ранее, когда Ваши войска захватили у врагов в порту Пасахес 14 крупных судов, большое число пушек и разного рода военное снаряжение[318], то станет понятно, что, хотя испанцы и отмечают этот год как удачный для них, на самом деле они почитают за счастье, что их бедствия оказались не столь велики, как они опасались.

Наконец, достойна упоминания битва галер[319], возможно, самая примечательная из всех, когда-либо случавшихся на море, в которой 15 Ваших галер напали на такое же количество испанских и победили их с таким преимуществом, что неприятель потерял от четырёх до пяти тысяч человек и шесть галер (среди них одну капитанскую и две шкиперских), что в немалой степени ознаменовало столь славное сражение. И этот бой показывает, что удача сопутствовала не только Вашему благоразумному поведению, но и той храбрости, которую проявляли командующие Вашими войсками.

По поводу этой войны[320] необходимо сделать ряд замечаний.

Во-первых, Ваше Величество вступили в оную только тогда, когда этого уже нельзя было избежать[321], и вышли из неё, когда это надлежало сделать[322].

Это наблюдение выражает сильнейшее восхищение Вашим Величеством, ибо в мирное время союзники не раз призывали Вас взяться за оружие, но Вы не пожелали этого предпринять; а во время войны противники часто предлагали Вам заключить сепаратный мир, но Вы и слушать об этом не хотели[323], потому что считали недопустимым игнорировать интересы союзников.

Те, кому станет известно, что многие правители, находившиеся в союзе с Вашим Величеством, покинули Вас[324], в то время как Вы отказались оставить кого-либо из них, и что некоторые из тех, кто твёрдо держал Вашу сторону, в разных важных случаях не оказали Вам должной поддержки, хотя Ваше Величество всегда выполняли свои обещания по отношению к ним, те, говорю я, признают, что, если в достижении Вашим Величеством успехов немалую роль, казалось, сыграла удача, то и добропорядочность Ваша была не меньше удачи.

Мне прекрасно известно, что если бы Вы нарушили слово, то причинили бы тем самым немалый урон своему доброму имени, поскольку малейший ущерб такого рода приводит к тому, что великому государю оказывается уже нечего терять. Но выполнять свой долг в различных обстоятельствах, когда мщение или естественное желание отдохнуть после войны побуждают действовать иначе, – это немало.

Требовалась осторожность не меньшая, чем сила, и напряжение ума, сравнимое с мощью оружия, дабы практически в одиночку упорно претворять в жизнь замыслы[325], которые предполагалось осуществить при наличии союза многих.

Однако в действительности ренегатство многих германских князей[326], вынужденный выход герцога Пармского из числа Ваших сторонников[327] по той причине, что ему пришлось заняться собственными делами, смерть герцога Мантуанского и легкомыслие вдовствующей герцогини[328], матери молодого наследника, которая, едва взяв власть в свои руки, тут же забыла обо всём, чем была обязана Франции[329], и открыто выступила против неё, кончина герцога Савойского и неблагоразумие его вдовы[330], погубившей себя из-за нежелания допустить, чтобы её спасали, – в действительности, говорю я, все эти происшествия ни в коей мере не поколебали твёрдости Вашего Величества, и если они и мешали ходу Ваших дел, то заставить Вас изменить свои планы всё равно не смогли.