— Позже, я расскажу вам все позже! — отмахнулсяПавел. — Сейчас нужно что-то сделать, иначе он умрет!

— Хочу верить, что вы знаете, что делаете. — Элиспокачала головой. — Его нельзя перекладывать… Ладно, поезжайте за мной…

И снова Павел ехал по бесконечным лондонским пригородам,моля Бога, чтобы их не остановил полисмен, — ему чрезвычайно трудно былобы объяснить присутствие в своей машине раненого, истекающего кровью человека.

Влад время от времени издавал негромкие стоны. Это покрайней мере доказывало, что он еще жив.

Наконец они остановились возле нарядного двухэтажного домикапод ярко-зеленой черепичной крышей. В палисаднике перед домом росла высокаяараукария, возле ее корней из нескольких валунов была сложена декоративнаягорка.

Элис вышла из машины, торопливо поднялась на крыльцо ипозвонила.

В ответ на этот звонок из домика раздался оглушительный лай.

— Сейчас, сейчас! — послышался старческий голос, и накрыльце появился высокий старик в клетчатой шерстяной куртке. Возле неговертелся рыжий ирландский сеттер. При виде гостьи он подскочил к ней, поставиллапы на грудь и попытался лизнуть в лицо. — Прекрати, Йорик! —окликнул пса хозяин с напускной строгостью. — Ты свалишь ее с ног!Здравствуй, девочка…

— Здравствуй, Алан! Здравствуй, Йорик! — Элис потрепаласеттера по загривку. — Прости, Алан, но мне… точнее, одному моемузнакомому нужна срочная помощь!

— Ну вот! — Старик искренне огорчился. — Я-тодумал, что ты решила просто проведать старого друга… Где этот знакомый?

Элис подвела его ко второй машине, сдержанно представилаПавла (назвав его, разумеется, Мирославом Кокушкой) и наконец показала раненогоВлада.

Алан помрачнел, поднял взгляд на Элис.

— Ему срочно нужно в больницу!

— К сожалению, это невозможно!

— Опять эти ваши дела! — Старик покачал головой,проверил пульс и добавил: — Впрочем, в таком состоянии он до больницы и недоедет… ладно, попробую сделать, что смогу, но вы должны понимать, что я давноуже не практикую…

— Алан, дорогой, ты всегда был прекрасным врачом! — Вголосе Элис прозвучала мольба. — Это не уходит с годами!

— Только руки-то у меня уже не те! — вздохнул старик.

Павел подогнал свою машину к самому крыльцу, вытащил Влада ивнес его в дом. Старик расчистил обеденный стол и принялся тщательно мыть руки.Надев белый халат, он удивительным образом преобразился — это был уже непрестарелый английский джентльмен на пенсии, а настоящий хирург. Движения егостали уверенными, голос — решительным и твердым.

— Элис, мой руки, будешь мне помогать! — распорядилсяон.

Сеттер вертелся под ногами, и старик резко прикрикнул нанего. Пес, не привыкший к такому отношению, обиженно заскулил и забился подкресло, откуда наблюдал за происходящим.

Алан достал инструменты, разложил их на столе, сделалраненому укол и приступил к операции. Элис подавала ему то инструменты, товатные тампоны, то флаконы с антисептиком. Наконец он извлек из раны пулю,бросил ее в эмалированную кювету, обработал рану и несколькими увереннымистежками зашил ее.

Потом принес бутыль с физиологическим раствором и сделал изторшера какое-то подобие капельницы.

— Конечно, лучше бы сделать переливание крови, но этого я вдомашних условиях не могу. Организм у него очень крепкий, так что, надеюсь, онскоро придет в себя.

— Ну вот, я же говорила, что ты справишься! — Элиспоцеловала старика в щеку.

С большими предосторожностями раненого перенесли на дивантут же, в столовой, — Алан сказал, что лучше не таскать его по лестнице навторой этаж в спальню. Старик потрогал раненому лоб, посчитал пульс и сказал,что пока все идет как надо. Потом выпил стакан чаю, принесенный Элис, и сказал,что устал и пойдет к себе.

— Я останусь здесь, — твердо сказал Павел, — я нехочу оставлять его одного.

Ему хотелось находиться в комнате, когда Влад придет в себя.Хоть старый доктор и утверждает, что раненый очень слаб, чем черт не шутит? Чтоему после наркоза придет в голову? Попытается сбежать или, еще хуже, как-тосвяжется со своими людьми, вызовет их сюда, а это плохо кончится для староговрача…

— Вы можете поужинать на кухне! — крикнул доктор,свесившись с лестницы. — Элис знает, где что взять.

Павел прислушался к себе и понял, что зверски хочет есть,поскольку ел он один только раз сегодня утром, когда добрая самаритянка, чьевиски он выпил, кормила его яичницей и жареным беконом.

Павел опустился в кресло и прикрыл глаза. Из кухнидоносились такие уютные домашние звуки: вот звякнула тарелка, потом зашипелочто-то на сковороде, потом щелкнула кнопочка электрического чайника. Запахлочем-то вкусным.

Как давно он не сидел так, прислушиваясь к негромким звукамна кухне, и не ждал, что его позовет нежный голос:

— Все готово, иди скорей, а то остынет!

А потом последует неторопливый ужин, тихий неспешныйразговор о пустяках, негромкая музыка, лампа над столом…

— Все готово! — Голос был не слишком приветливым,однако Павел оживился и поспешил на зов.

На маленьком столике стояла только одна тарелка, и Элисперекладывала на нее не слишком-то аппетитные на вид отбивные.

— А вы? — против воли спросил Павел.

— Я уезжаю, — сухо сказала она, — нужно как можноскорее увезти отсюда «ровер». Ни к чему, чтобы машина всю ночь стояла рядом сдомом, эти, из «Черного Джихада», могли запомнить номер. Желательно, чтобызавтра Сорокина здесь уже не было, я очень не хочу подвергать опасности Алана.

— Я понял, — Павел наклонил голову, чтобы она ничего несмогла прочитать по его глазам, — я все устрою. Спасибо вам за все. И заужин тоже.

Она выложила на тарелку еще полбанки консервированногогорошка и вышла, как обычно едва кивнув на прощание. Йорик вертелся возле ивыбежал следом за Элис на крыльцо. Глядя в окно, Павел заметил, что с сеттеромона простилась не в пример сердечнее.

Отбивные оказались пережарены, но Павел так проголодался,что съел все мигом. Потом выпил чаю и прошел к раненому. Тот спал и дышал восне ровно, жара не было.

Павел деловито обыскал карманы куртки и брюк, не нашелникаких документов, только мобильный телефон и пистолет. Разрядил пистолет,выключил мобильник и даже вытащил из него батарейку, чтобы никто не смогопределить местонахождение мобильника.

Усевшись в кресло, он заметил, что Сорокин открыл глаза и смотритна него вполне осмысленно. Он пошевелился, хотел что-то сказать, нопересушенное горло издало только хрип и бульканье. Павел дал ему воды, раненыйотпил глоток и махнул рукой, что хватит.