Она улыбнулась ему.

— Не желаешь ли поужинать, Марк? Правда, уже поздно, но я еще не садилась за стол, а у Баджи все готово. Или ты предпочитаешь принять сначала ванну?

Марк с трудом сдерживал свою ярость, что было очень заметно. Влетев в гостиную, он бросил свой плащ на спинку кресла и направился к камину.

На улице был довольно холодный ветер, несмотря на начало июня, воздух был насыщен влажными испарениями, собирался дождь. Марк невольно протянул свои руки к огню.

— Как твои ребра?

— У тебя нет других вопросов, Дукесса? Она не ответила.

— Моим ребрам уже лучше, иногда боль еще напоминает о себе, но по большей части я их не замечаю. Ты довольна?

Теперь я хочу спросить. Насколько ты знаешь, я собирался провести сегодняшний вечер со своей любовницей, но какая странная вещь — ее почему-то не оказалось дома!

Дукесса молчала.

В его голосе появлялись более сильные, яростные нотки.

— Нет, вы только посмотрите на нее, неужели твои щеки даже не порозовеют?! Дукесса не отвечала.

— Кажется, она съехала со своей квартиры, и никто не мог мне сказать, куда. В полдень ее видели садящейся в экипаж с саквояжами и картонками. Тебе не кажется это несколько странным, Дукесса?

— Почему я должна находить это странным, Марк?

— Куда ты отправила ее, Дукесса?

— Я никуда ее не отправляла, Марк.

— Понятно, — сказал он, отцепляя саблю и укладывая ее поперек стула. Затем он сел, прижавшись плечами к каминной решетке и скрестив вытянутые ноги в натертых до глянца сапогах.

— Остается лишь удивляться, что у меня каким-то чудом сохранилась собственная квартира. Только мне почему-то не хотелось возвращаться в нее. Я было подумал навестить приятеля, но потом вспомнил твои слова, Дукесса. Нам с тобой действительно необходимо поговорить о будущем. — Он заметил, как прояснилось ее лицо при этих словах.

Она быстро поднялась.

— Не могли бы мы сначала поужинать, Марк, я слегка голодна.

— Почему бы и нет, — сказал он, галантно протягивая ей свою руку, — прошу вас, мадам.

Она настороженно посмотрела на него, и он заметил ее взгляд. Теперь ей, как и ему, необходимо было контролировать себя. Ему же приходилось сдерживать себя с ней на протяжении довольно долгого времени, с тех пор как нашел ее в “Милом Крошке”.

Он с довольным видом усмехнулся, усаживая ее у одного конца длинного обеденного стола, а сам отправляясь за другой. Ужин был уже сервирован, и блюда накрыты серебряными колпаками, чтобы сохранялось тепло.

— Баджи превзошел себя, — сказал Марк, выбирая цыпленка в дольках апельсина и террагона. — Лук совершенно сладкий, а как прекрасен этот стилтонский сыр: нежно-кремовый внутри, с голубоватыми слезками! Где берет Баджи такие чудесные апельсины?

— На центральном рынке! Он проводит там по несколько часов каждое утро. — Она сидела, ни к чему не притрагиваясь, напряженно пытаясь отгадать, что скрывается за показным благодушием Марка.

— Ах да, в этом чреве Парижа, которому уже шесть сотен лет. Но почему ты не наслаждаешься ужином, Дукесса? — спросил он, подцепляя на вилку кусок цыпленка.

— Я слишком много съела сегодня за завтраком, — сказала она.

— Чем же ты занималась сегодня? Бегала по магазинам, навещала друзей, любовниц друзей или, возможно, побывала на квартире любовницы своего мужа?

— Что ты, Марк, я не успела бы переделать все перечисленное тобой за один день.

— Ах, я задал тебе слишком много вопросов, давая повод не отвечать ни на один из них. Кушай своего цыпленка, Дукесса.

— Я лучше дождусь булочек. У них совершенно особый вкус. Баджи говорит, что все дело в сорте масла, которое он употребляет, он…

— В таком случае я тоже подожду, — сказал Марк, откидываясь на стуле и складывая руки на животе. — Я, кажется, уже достаточно утолил голод.

— Нет, нет. Тебе надо много есть, чтобы восстановить силы и прийти в форму.

— Ты мечтаешь увидеть меня толстяком, Дукесса? Не верю, чтобы ты действительно беспокоилась обо мне. Ведь ты даже не желаешь со мной разговаривать. И как только ты можешь все время молчать? Должен заметить, что это совершенно очаровательная обеденная комната, впрочем, как и все остальное в этом доме. Став богатой леди, ты и глазом не моргнув наняла этот дом; уверен, что ты нисколько не торговалась.

— Да, он достаточно дорог, но, как я уже говорила, ты можешь остаться в нем. Теперь ты богат, Марк, и можешь себе позволить все это.

— Ах вот как, я теперь богат! Какая интересная вещь. Но я привык ограничивать себя, находясь на графском пайке. Вряд ли я смогу скоро перемениться. Ах, не могу отделаться от мысли об этих бедных американских Уиндемах! Из-за твоего странного каприза они теперь не получат ничего.

— Вряд ли они рассчитывали на такое, — сказала она. — Это наследство их не касается, все должно принадлежать тебе.

— Вот уж нет, оно должно принадлежать Чарли, а если не ему, то моему младшему кузену Марку.

— Они умерли пять лет назад. И по праву все должно теперь принадлежать тебе.

— Как это все интересно. Выходит, ты осуждаешь своего отца?

— Да.

Странно, но он ощутил вдруг, что не может больше выносить этого ужина, Дукессы, сидящей на противоположном конце стола с лицом, окруженным тенями, и голосом сладкозвучной сирены или мадонны. К черту, он не желал разбираться в этих оттенках. Резко поднявшись, он отшвырнул салфетку и, выдавив: “Мне пора”, — вышел из комнаты.

— Марк…

Он приостановился, небрежно бросив через плечо, не желая поворачиваться:

— Да? Возможно, меня будут насильно удерживать в этом доме? А может быть, у входа уже ожидают твои наемники, готовые немедленно затащить меня обратно?

— Марк, но ведь мы не поговорили еще. Он решил повернуться к ней лицом. Голосом совершенно спокойным, лишенным каких-либо эмоций, он сказал:

— Боюсь, я еще не готов для этого разговора, Дукесса. Мне предстоит кое-что обдумать, но эти вещи касаются лишь меня одного и только моего будущего. Можешь ты это понять?

Она очень боялась, что не сдержится и спросит об этом, слова уже готовы были сорваться с ее языка. Ее интересовало, не хочет ли он уже опротестовать их брак. Нет, она не спросила об этом, молча глядя, как он отворачивается и уходит.

Баджи нервно теребил мочку уха.

— Мистер Спирс, это меня ужасно беспокоит. Мы уже говорили с ней и пришли к выводу, что сделать это необходимо. Но она так чиста и невинна… Мать воспитала ее такой. Считая свое положение небезупречным, она учила дочь лишь скромности и строгости, держала ее в полном неведении относительно всего, что касается… Она хотела оградить ее, а сделала совершенно беззащитной перед жизненными проблемами.