продолжение инструментов, которые изначально были призваны служить нам. Таким образом, возникает желание вернуться к временам спонтанных и неопосредованных отношений с миром природы. Второй тип тревоги связан с потерей самодостаточности и страхом, что индустриально-технические объекты больше не являются простыми инструментами и, более того, что они теперь способны изобретать сами себя независимо от наших намерений.

На самом деле, беспрецедентное количество людей сегодня встроено во все более сложные техноструктуры. За последнее десятилетие было разработано множество алгоритмов. Они вдохновлены миром природы и идеями естественного отбора и эволюции. Так, например, генетические алгоритмы - подмножество эволюционных алгоритмов, которые "имитируют действия биологических операторов, таких как клетки". Они "стремятся оптимизировать ответы на проблемы своего окружения путем самогенерирования, включающего процессы мутации и естественного отбора".

Как убедительно доказывает Маргарида Мендес, происходит перераспределение полномочий между человеком и технологией. Техноло- гии, в свою очередь, все больше и больше связаны, как метаболически, так и репродуктивно, со сложными сетями добычи и хищничества, многие из форм которых привели к нарушению планетарных границ, таких как антропогенное изменение климата, дегенеративное изменение землепользования, потеря биоразнообразия, создание новых сущностей и генетически модифицированных организмов.

Мендес демонстрирует широкие масштабы взлома и публичного распространения генетических кодов людей, растений и животных. В свою очередь, это приводит к экспоненциальному росту числа биологических патентов. Геном человека становится объектом частной собственности. Сама жизнь все чаще воспринимается как товар, который нужно воспроизводить в условиях неустойчивого рыночного потребления. Тысячи новых молекул, поведение которых невозможно предсказать, производятся и выпускаются в экосистему. Семена, химические гербициды, ГМО и пестициды патентуются целым рядом транснациональных корпораций. Посредством широкомасштабной генетической модификации ключевых элементов пищевой цепи корпорации напрямую вмешиваются в естественные циклы жизни и экосистемы. Запатентованные гены gMo внедряются в человеческие тела и тела различных других видов, превращая последних в инфраструктуру, а также вписывая их в патентованные отношения биологического порабощения.

Поскольку алгоритмические формы интеллекта развиваются параллельно (а зачастую и совместно) с генетическими исследованиями, интеграция алгоритмов и анализа больших данных в биологическую сферу приводит к усилению веры в техно-позитивизм. Статистическое мышление, режимы оценки природного мира, способы прогнозирования и анализа все чаще рассматривают материю и саму жизнь как конечные и поддающиеся вычислению объекты. Идея о том, что жизнь может быть открытой, нелинейной и экспоненциально хаотичной системой, все больше остается позади. Возможно, мы далеки от Хайдеггера и его озабоченности метафизическими вопросами истины и свободы. Однако стремительное развитие автосогласованных систем ставит под угрозу исключительность человеческого вида. Беспокойство по поводу технологической сингулярности нашего века все чаще выражается на эсхатологическом и апокалиптическом языке "человеческого омертвения или вымирания".

 

Распутывание планет и охота на беглецов

Но запутанность - это не все, что характеризует настоящее время. На самом деле, куда бы мы ни посмотрели, стремление решительно направлено на сжатие, сдерживание и закрытие. Говоря о закрытии, сжатии и сдерживании, я имею в виду не просто возведение всевозможных стен и укреплений, ворот и ворот, или различные практики разделения пространства, перевода богатства на периферию и отгораживания от него. Я также имею в виду матрицу правил, предназначенных в основном для тех человеческих тел, которые считаются либо избыточными, либо нежелательными, либо незаконными, либо ненужными.

Действительно, возможно, как ни в какой другой момент нашего недавнего прошлого, мы все чаще сталкиваются с вопросом, что делать с теми, чье существование не кажется необходимым для нашего воспроизводства, с теми, чье существование или близость к нам считаются физической или биологической угрозой для нашей собственной жизни. Парадигмой этой матрицы правил является современная Газа в Палестине. Газа - это хрестоматийный пример по двум пунктам. С одной стороны, она является кульминацией пространственных исключений, существовавших в зачаточном состоянии на ранних стадиях современного поселенческого или геноцидного колониализма. Такими были резервации коренных американцев в США, а также островные тюрьмы, исправительные колонии, лагеря и бантустаны в Южной Африке в не столь уж далеком прошлом. С другой стороны, Газа вполне может стать предвестником того, что еще предстоит.

Здесь контроль над уязвимыми, нежелательными или лишними людьми осуществляется с помощью комбинации тактических приемов, главным из которых является "модулируемая блокада". Блокада запрещает, препятствует и ограничивает, кто и что может входить и выходить из полосы. Цель может заключаться не в том, чтобы полностью отрезать полосу от линий снабжения, инфраструктурных сетей или торговых путей. Тем не менее, она относительно закрыта таким образом, что фактически превращается в территорию, находящуюся в тюрьме. Всеобъемлющая или относительная изоляция сопровождается периодическими военными эскалациями и повсеместным применением внесудебных расправ. Пространственное насилие, гуманитарные стратегии и своеобразная биополитика наказания - все это в совокупности порождает своеобразное карцеральное пространство, в котором люди, считающиеся лишними, нежелательными или незаконными, управляются путем отказа от любой ответственности за их жизнь и благополучие. Но это еще не все. Эти времена планетарной запутанности созрели для эскалации и, следовательно, для возобновления производства мифов, фиков и фантазий, как барочных, так и антиутопических, нематериальных образований, которые стремятся породить свою собственную актуальность через чрезмерность и тупость. Таким образом, в сердце Европы снова происходит нечто крайне тревожное. Безошибочно можно сказать, что все большее количество голосов заявляет о себе. Подстегиваемые силой несчастных живых душ, формируются цепи человеческой солидарности. Во тьме страха и доносов, сталкиваясь с неумолимыми волнами репрессий, сострадательные мужчины и женщины стремятся пробудить спящие светлячки гостеприимства и солидарности. Посреди тревожной анестезии активное меньшинство занимает свою позицию. С новой силой они стремятся осудить действия, совершаемые от их имени против Другого, который, как утверждается, не является одним из нас. Вынужденные покинуть свои дома, миллионы отчаявшихся отправились в путь. В мире происходит еще один великий цикл заселения. Однако эти люди не дезертиры. Это беглецы. Под угрозой того или иного бедствия они покинули места своего рождения и детства, где жили, но которые в один прекрасный день стали непригодными для жизни, невозможными. В ответ на это великое потрясение в унисон звучат знакомые, хорошо отрепетированные рефрены. "Демографический взрыв". "Вооруженные конфликты". "Рост религиозного экстремизма". "Золотая лихорадка, в Европу!" "Кризис мигрантов". "Почему они едут сюда?" "Они должны оставаться на месте".

Опираясь на басню об "иностранной помощи", многие по-прежнему склонны верить в сказки. Несмотря на то, что в период с 1980 по 2009 год чистые переводы финансовых ресурсов из Африки в остальной мир достигли порогового значения в 1400 миллиардов долларов, а незаконные переводы составили 1350 миллиардов долларов, все еще сохраняется убеждение, что страны Севера субсидируют страны Юга. Кроме того, мало что значит, что страны со слабым или средним ВВП приняли более 90 процентов из 65,6