перед ней только несколько метров крыши и невысокое ограждение по краю. Внутри ее что-то сломалось, лопнула стеклянная скорлупа, которая защищала ее от мира, и в нее хлынул поток звуков, ощущений, чувств. Первым вернулось чувство страха, страха высоты.

Ей показалось, что сейчас налетит порыв ветра посильнее и ее понесет по ледяной корке прямо к краю, на эту хлипкую, наверное, насквозь проржавевшую оградку, которая от удара сразу же рассыплется. А дальше падение, долгое-долгое падение. Нет, она, наверное, умрет еще на крыше, от ужаса, который уже начал ее душить, сбивая дыхание, усиливаясь с каждой секундой. Еще мгновение, и она не сможет сделать ни шагу, даже туда, к спасительной двери. Найдя в себе крошечный, чудом уцелевший островок разума, который кричал ей «беги!», она рванулась обратно, но Максим, видимо ожидая этого, поймал ее за руку и потащил к краю крыши. Она стала отчаянно сопротивляться, скорее рефлекторно, чем осознанно, но ноги предательски скользили, и она неминуемо приближалась к бездне.

Она не думала, что страх высоты может быть таким болезненным. Ладони рук вспотели, и их заломило от пронизывающих иголок. Ноги ослабли и начали дрожать. Эта дрожь отдавалась в животе какой-то крутящейся разрастающейся пустотой. Сердце бухало с бешеной скоростью так, что начало сводить мышцы груди. Легкие охватил спазм, и они не могли впустить в себя даже крошечный глоток воздуха. Все тело вышло из-под контроля, ему было больно, невыносимо больно и до жути страшно. Паника совсем лишила ее рассудка, но погибающее тело откликнулось на заложенные на клеточном уровне реакции и сделало крошечный вдох. Некогда привычное, а сейчас героическое действие высвободило из плена паники какой-то малый кусочек разума, который заставил ее крикнуть «пусти!». Крик получился слабым и тихим, но, уцепившись за него, как за единственное спасение, она стала безостановочно повторять все громче и громче: «Пусти! Пусти! Пожалуйста! Остановись! Не надо!» Услышав ее жалкие крики, он резко притянул ее к себе и вцепился в ее плечи. То ли он сам не ожидал такой реакции, то ли его планы изменились, но он остановился и, крепко держа ее, вместе с ней развернулся так, чтобы она не видела бесконечной бездны, а только стену с дверью в тепло и спокойствие. И хотя она по-прежнему оставалась на безумной высоте, но не видела ее, и паника начала понемногу ее отпускать. Сердце по-прежнему бешено билось, дыхание было судорожным, но она вдруг осознала, что вцепилась в его руки с такой силой, что начало от напряжения сводить пальцы. Еще она почувствовала, что по лицу текут слезы, то ли от страха, то ли от ветра.

Увидев проблески сознания в ее глазах, он приблизил к ней свое лицо и сказал:

– Попробуй успокоиться. Все будет хорошо. Я тебе обещаю. Закрой глаза!

У него был неожиданно мягкий, уговаривающий голос. Конечно! Надо закрыть глаза, и этот ужас закончится.

– Разожми пальцы, я тебя держу.

Она закрыла глаза и почувствовала, как, крепко держа ее за руку, он развернул ее спиной к себе. Она знала, что сейчас перед ней бездна, но не видела ее, поэтому было уже не так ужасно. Он обхватил ее одной рукой за пояс, а второй чуть повыше груди и прижал к себе. Почти прижавшись губами к ее уху, он прокричал:

– Держись за мои руки, только не открывай глаза!

Она послушно схватилась обеими руками за рукава его пальто и почувствовала, как он потихоньку начал ее толкать вперед. Мелкими-мелкими шагами, шаг за шагом. Все ближе и ближе к краю. Зачем? Зачем он это делает? Этот вопрос даже оттеснил страх.

Шажок, шажок, шажок, шажок. Она уже совсем потерялась в пространстве. Они на самом краю крыш или до нее еще десяток метров? Шажок, шажок, шажок.

Но вот направление ветра резко изменилось, сейчас он дул откуда-то снизу, и Алина поняла, что они подошли к самому краю. Успокоившееся было тело тут же отреагировало спазмом, заломило, задрожало. Алина пыталась расслабиться, потому что сейчас это уже действительно был вопрос жизни и смерти. Любая судорога, и он ее уже не удержит. Она сосредоточилась на своих ощущениях в теле и нечеловеческим усилием заставила расслабиться живот, а легкие делать ровные вздохи. Вдох-выдох, вдох-выдох. Сейчас не было ничего важнее этого. И вот, хотя ладони все еще были мокрыми, их уже перестало сводить от миллиона острых иголок, прошла дрожь в ногах, и она почувствовала, как к ней возвращается контроль над телом. Максим, видимо, тоже почувствовал изменение ее состояния. Он снова приблизил лицо к ее щеке:

– Открой глаза.

Где-то внутри Алина уже знала, что ей придется это сделать. И хотя она все еще не понимала замысел Максима, решила следовать ему. К тому же другого выхода у нее не оставалось.

Она запрокинула голову и слегка приоткрыла глаза. Глядя на небо, высоты не чувствуешь. Так она хотела немного обмануть свое тело.

Алина увидела желто-черное небо. Такое, какое видно, когда подъезжаешь в темноте к большому городу – желтоватое светящееся зарево в ночном небе. Только сейчас цвет был гораздо насыщенней, насколько может быть насыщенным одновременно и желтый и черный. И это облако было вокруг, свет шел со всех сторон и снизу, что было очень необычно.

Она начала потихоньку опускать глаза ниже в поисках этого мощного источника. Сначала Алина увидела множество мерцающих огней на горизонте. Это была четкая явная линия, которая отрезала небо от земли. Огоньки уходили влево и вправо, куда-то в невидимую бесконечность, трепыхались, роились, но не могли оторваться от насиженного места. Гигантское облако светящихся мух завораживало.

Опустив глаза еще ниже, она увидела, что это уже не мухи, а огненные реки, живые, текучие, в которых плыли белые и красные искры. Это уже походило на город, и в этом уже чувствовалась высота. Тело узнало высоту, сердце сбилось, пропустило удар, но Алина была наготове, вдох-выдох, вдох-выдох.

Паутина огней была похожа на кровеносную систему. Магистрали были аортами – прямыми, толстыми, красно-белыми от фар автомобилей в желтой оплетке фонарей. Улицы были венами – расходящимися, где-то пустыми, а где-то в тромбах автомобилей на светофорах. Капиллярами горели фонари во дворах, парках. Внутри пульсирующей системы зияли черные провалы промзон и сверкали хрусталики безупречно подсвеченных архитектурных конструкций. Заплатками из тысячи светящихся окошек были оклеены жилые микрорайоны.

Она еще никогда не смотрела на город с такой высоты. Для самолета слишком низко, для вида из окна слишком высоко. А может, дело не в высоте, а в том, что ее ничего не отделяло