Викин вопрос носил характер скорее риторический, а потому Женя на него отвечать не стала, а решительно распахнула дверь кабинета и тотчас столкнулась нос к носу с разъяренной, изрыгающей пламя Ниной Смоловой.

– Ты что это тут орешь? – без всяких вступлений гаркнула Женя, громко хлопая дверью у себя за спиной. – Ты где находишься? Перепутала больницу с рынком?

Худенькая, обычно довольно тихая и выдержанная Женька в этот миг удивительным образом преобразилась, став словно крупнее и выше ростом. Она наступала на упитанную, обладающую мощным сложением Нину, как тощий поджарый гепард наступает на крупную антилопу. Или тощий юркий хорек готовится прыгнуть на жирную гогочущую гусыню. Глаза Женины сузились и опасно посверкивали, губы растянулись, обнажая мелкие ровные зубки, словно она и правда готовилась вцепиться Нине в горло. Зато пластика тела была расслабленной, гибкой, а оттого более пугающей.

Вика смотрела на приятельницу во все глаза, с трудом узнавая привычную Женю и пытаясь понять, как такое возможно. Она хорошо помнила, как робкая, интеллигентная Женька топталась на ступеньках крыльца, боясь стащить у Васильевой ампулу, как потом артистично разыграла «потоп в своей квартире», и вот сейчас очередное перевоплощение.

– Просто оборотень. Даже жутковато, – пробормотала себе под нос Вика, невольно передернув плечами.

– Ты что себе, тварь неблагодарная, позволяешь? Люди за тебя бабки платят, к профессору по блату пристроили, а ты им что устроила? Да еще за мой счет? А? – Женя уже загнала Нину в угол, и та, прижавшись к стене, стояла вытянувшись по струнке, испуганно хлопая круглыми очумелыми глазами. – Ты что, хочешь, чтобы тебя на бабки выставили? Или думаешь, с такими, как ты, лохушками связалась? Если ты мне передачу сорвешь, я тебя в асфальт закатаю, а мужик твой будет до конца жизни бабки выплачивать, чтобы с твоими долгами рассчитаться! – несла Женя несусветную чушь, которая сама лезла ей на ум из каких-то виденных давным-давно бандитских сериалов. Но судя по выражению вмиг побледневшего Нининого лица, эта ахинея срабатывала.

Боевой запал покинул работницу торговли, а по лицу взамен нездоровой красноты разлилась не менее болезненная бледность.

– Да я что? Я же ничего такого… Я просто так сказала. Я вообще не то в виду имела, – забормотала, диковато озираясь по сторонам, Нина, то ли ища поддержки, то ли пути к бегству.

– Слушай сюда, лахудра! – глядя ей в глаза, тихим, но страшным шепотом проговорила Женя. – Ты сейчас тихо перед всеми извинишься, поблагодаришь, соберешь свои манатки и потопаешь домой. Ни к какой Васильевой больше ни ногой. Если позвонит, скажешь, свекровь заболела и ты сейчас у нее живешь, за ней ухаживаешь. Ни про нас, ни про сегодняшнее обследование ни гугу. Когда будет надо, мы тебя вызовем, напишешь заявление в прокуратуру вместе с остальными и выступишь на передаче с подробным рассказом о том, как Васильева тебя кинула. Будешь вести себя хорошо, еще и бабок срубишь. Не послушаешь меня, будет, как обещала. Все усекла? – склонив голову набок, словно ввинтилась взглядом в бедную, совсем сникшую Ниночку Женя. – Нам ее адрес проживания, регистрация и место работы известны? – бросила она через плечо Вике.

– Да, – коротко кивнула Вика, проникнувшаяся развернувшимся в кабинете действом.

– Свободна, – небрежно бросила Нине Женька, словно снимая ее с прицела.

– Спасибо. Извините, пожалуйста. – Бочком, по стеночке пробиралась к выходу из кабинета Нина, собирая по пути свои вещички и не забывая кланяться. – До свидания, – пискнула она напоследок и выскользнула из коридора.

– Жень, а ты палку не перегнула? – робко, неуверенно спросила Вика, не зная, чего ожидать от сорвавшейся с цепи Женьки.

– Да нет. Все нормально. Ты сейчас догони ее, успокой немного, чтобы в бега не подалась. По принципу плохой полицейский, хороший полицейский. А я тебя здесь подожду, – устало присаживаясь на стул, распорядилась Женька.

– Виктория Игоревна, одну минуточку! – ожила вдруг безмолвствовавшая до сих пор в недвижимости медсестра, пытавшаяся до появления Жени утихомирить Нину.

Медсестра тенью выскользнула из кабинета вслед за Викой, а когда дверь за ней захлопнулась, Женя услышала торопливый испуганный шепот:

– Виктория Игоревна, а это кто такая? Что это за гестаповка? Ее что, бандиты какие-то послали?

– Да нет, Тонь. Расслабься. Журналистка она. Просто мы разыграли Смолову, чтобы та скандалить перестала, – с усмешкой пояснила Вика.

– Во дает! – искренне восхитилась Тоня. – А я от страха чуть не описалась! Такой жути нагнала.

– Ну что, проводила? – спросила Женя появившуюся на пороге кабинета Викторию.

– Слушай, Женька, я давно хочу у тебя спросить, а что ты в журналистике делаешь? Тебе в театральный надо было идти, – не ответив на вопрос, проговорила Вика.

– Пошла. Не взяли, – развела руками повеселевшая отчего-то Женька. – Целых три раза.

– Ну и дураки. Всяких бездарей набирают, а такой талант не разглядели, – то ли с искренним, то ли с напускным сожалением проговорила Вика, присаживаясь у стола напротив Женьки. – Ну, что дальше делать будем? С Ниной этой. Сейчас мы волну сняли, а вдруг она снова взбрыкнет? – уже отбросив всякую игривость, спросила Вика.

– Что Нина, я тебе сейчас такую историю расскажу, ахнешь. – И Женя поведала о своем визите к Полине. – А завтра я еще с одной дамочкой встречаюсь. Натальей Вингаватовой, администраторшей.

Вымотанная беготней по городу до дрожи в коленках, Женя сидела сейчас дома, на родном диване, с Корнишоном на коленях и невидящими глазами смотрела на экран телевизора. По телику кто-то пел и веселился, а бедная Евгения Викторовна Потапова сидела под одеялом, поджав ноги, облокотившись на подушки, и размышляла, а не многовато ли она на себя взвалила?

Заканчивалась вторая неделя расследования, а дел меньше не становилось. Ей по-прежнему не хватало свидетелей по делу, согласных выступить в эфире, и свидетелей вообще. Еще больше ей не хватало доказательств, к тому же она плохо понимала, что может быть доказательством, а что нет. И надо ей что-то доказывать, или достаточно простого рассказа о Васильевском беспределе, а доказательства пусть соответствующие органы ищут. А раз ничего не понятно, значит, пора позвонить Ольге и договориться с ней о встрече, и надо бы сделать это прямо сейчас, потому как завтра будет суббота, а суббота – это наиболее подходящий день недели для встречи с крайне занятым сотрудником прокуратуры.

А еще Женьке надо срочно подружиться с капитаном Суровцевым, причем так крепко и душевно, чтобы он согласился принять участие в ее передаче. Как этого можно добиться, Женька не представляла. Разве что жизнь ему спасти, прикрыв от бандитской пули? И отчаявшаяся Женька стала прикидывать, как часто криминальные элементы покушаются на капитана и сколько дней ей придется за ним следить, чтобы совершить подвиг. Выходило так, что недолго, потому что стоило капитану выйти из своего отделения, как целая банда в черной униформе и полумасках накинулась на бедного Петра Леонидовича, и некому было больше прикрыть его от вражеских пуль, кроме нее, Женьки. И она раскинула свои руки как крылья, и крылья эти были огромными черными и пуленепробиваемыми. И Женька чувствовала, как пули эти влетают в ее крылья, хотя это были вовсе уже и не крылья, а плащ, огромный и развевающийся, и рикошетят назад в бандитов, а она лишь слегка вздрагивает, когда очередной кусочек свинца испытывает ее на прочность. И такая безграничная, неудержимая отвага наполнила ее сердце, такой небывалый восторг испытывала она в эти мгновения, что расправила она каждую клеточку своего тела, наполнила ее кислородом и уже готова была взлететь, когда услышала чей-то пронзительный писк, а потом ощутила резкую боль у себя в боку, словно вражеский клинок рассек ее броню и добрался до тела. Все, достали, в отчаянии подумала Женька. Прощайте, Петр Леонидович, это конец! И на этой пронзительной, полной трагизма ноте глаза ее распахнулись во всю ширь, а потом резко захлопнулись от яркого света люстры, по-прежнему горевшей в комнате. Под боком у нее пронзительно пищал и ворочался придавленный Корнишон.