Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет. Он — моя семья.
Пирам кивнул несколько раз, на какое-то время замолчал, думая о чем-то. Наконец, вскинул голову:
— Его ведь должны были добить в Котловане.
Я кивнул:
— Они не трогают своих ради чужих конфликтов — непреложный закон Котлована. Единственное, что они могли — не вмешиваться. Случай рассудил иначе.
Пирам покачал головой:
— Жаль. Очень жаль. Дядюшка дорого заплатил бы за его голову — нашлись бы ловкие руки…
— Они найдутся, если пожелаете. Но я не думаю, что это лучшее начало правления.
Пирам кивнул:
— Ты прав — начнем с чистой совести. Кстати, о твоем брате. Нужно укрепить ваше положение — не хочу больше видеть вокруг щупальца Октуса. Напомни, твой брат женат?
— Был женат, ваше величество, но его супруга, к сожалению, скончалась несколько лет назад.
— Кем она была?
— Узаконенной полукровкой из дома Мателлин.
Пирам закивал:
— Что ж… Чистокровную партию здесь трудно подобрать, тем более из высокого дома. Но, Мателин — самый большой высокий дом. У них столько побочных ветвей, что можно населить целую планету. Кроме того, есть и средние дома, имеющие вес при дворе. И каждый почтет за честь, если их дочь станет частью высокого дома и получит герб. Тем более, сейчас. Я займусь этим вопросом.
Я постарался скрыть улыбку: Пирам займется… но еще неизвестно, как отреагирует на такое благоденствие сам Ларисс. Впрочем, у него не будет выбора. Не думаю, что ему понравится такое вторжение в его личную жизнь, но пусть теперь побудет в шкуре высокородного, обласканного двором.
Пирам подошел к встроенному шкафу в стене за креслом, порылся и швырнул передо мной световой формуляр. Пластина проехалась по столешнице и остановилась прямо передо мной.
— Еще одна семейная мелочь.
— Что это, ваше величество?
— Посмотри.
Он вернулся в кресло и с удовольствием наблюдал, как я с опаской активирую панель. Прямоугольник загорелся по контуру оранжевым, и на пластине проступили черные буквы. Это помилование с возвращением родового имени. Ее имени.
Я перевел взгляд на Пирама и молчал. Все слова застряли в горле. Управляющий… Я несколько раз едва заметно кивнул сам себе. Его величество — достойный племянник своего дядюшки.
— Думаю, это должно быть у тебя. Это касается вашей семьи. Можешь оставить или уничтожить. Можешь активировать, и она окажется свободной, где бы ни была. Только тебе решать.
Глава 35
Дом, в который возвращалась Вирея, был чужим.
Я нарочно встречал ее в большой приемной Великого Сенатора, чтобы она понимала, кто здесь хозяин, но это была лишь хорошая мина при плохой игре. Надеялся, этот дворец сумеет задавить ее.
Она была в пепельно-розовом. Несмотря ни на что должен признать, что это ее цвет. Тонкая ткань спускалась живыми легкими складками, придавая тяжелой фигуре воздушность. За ее спиной маячила рабыня — тоже смеска, как и прежняя. Казнь любимой рабыни она мне, конечно, никогда не простит. Впрочем, плевать на ее прощение. Список моих непрощаемых грехов уже столь велик, что один лишний пункт решительно ничего не изменит.
Я стоял на ступеньках сенаторского кресла. Встречать ее сидя — это слишком. Она не делегат, а всего лишь жена-шантажистка. Она молчала, просто замерла в нескольких шагах, задрав голову.
— Здравствуй, Вирея.
Прямая, как трость, как ее проклятый отец.
— Здравствуй, Адриан.
Холодная и полная достоинства, хоть и видел — едва сдерживается. Такие, как она, долго копят обиды, но рано или поздно взрываются. Неизбежно взрываются.
— Надеюсь, ты понимаешь, что я не рад твоему возвращению?
— На иное я и не надеялась. Но меня уже мало волнуют твои радости. Теперь я буду заботиться о своих.
Она не отрывала глаз от моего лица. Пять месяцев… на ее взгляд, это, наверняка, целая вечность. На мой — почти ничто. Я не заметил, как они прошли без нее.
— Тебе приготовили покои. Рядом с детской.
— Благодарю. Вещи подвезут позже. Ты уже видел девочек?
Я кивнул. Видел, и успел понять, что скучал.
Формальности, формальности, формальности. К черту формальности, я хотел расставить все по местам прямо сейчас:
— Итак, ты здесь.
Она едва заметно улыбнулась, что-то сказала рабыне, и та пошла к дверям. Не хочет лишних ушей. Видно, еще не слишком доверяет.
— Отец рассказал подробности.
— И ты довольна?
Я видел знакомый взгляд. Она пожирала меня глазами, впилась, как ночная кровожадная тварь:
— Почему бы и нет. Я уже на многое согласна, ты знаешь. Можно сказать, на все.
Я скрестил руки на груди, чтобы занять. Мучительно хотелось встряхнуть Вирею, привести в чувства, чтобы она поняла, что это конец. Чтобы перестала жить несбыточными иллюзиями. Или она искренне думает, что еще что-то возможно после ее угроз?
— Ты сможешь остаться в этом доме на правах моей жены, хозяйки и супруги Великого Сенатора Империи. Приемы, визиты, дворцовый протокол — все твое.
Она задрала округлый подбородок еще выше:
— В обмен на что?
— Скажешь своему отцу, что ты всем довольна.
Вирея улыбнулась и опустила голову:
— Нет, Адриан. Меня не устраивает такой обмен. Ты знаешь: мне плевать на протокол. Ты и наши дети — это единственное, что имеет значение.
— Слышал бы тебя твой отец.
Она кивнула:
— Он слышал. И поверь, дорогой, он полностью на моей стороне. Он из тех отцов, которые ценят счастье дочери превыше формальностей.
— Герцог Тенал ничего не ценит выше формальностей.
Вирея покачала головой:
— Ты заблуждаешься. Разве все еще не убедился? Он прикажет убить эту несчастную девочку по одному моему слову. Из-за тебя. Из-за того, что ты не можешь держать себя в руках.
И это было самым тупиковым. Если бы они грозились выдать ее Совету… Теперь все было бы иначе. И проще.
Нет ничего хуже неугодной влюбленной женщины. Молящие глаза, которыми она все еще пытается завлечь, отчаянные слова. Мерзкие ужимки, которые ей кажутся соблазнительными. Никогда не понимал, на что они надеются.
— Отчего ты не спрашиваешь, что я пережила там, на Атоле, когда ты здесь вступал в должность? Знаешь, как на меня смотрели — с жалостью. На меня, дочь Максима Тенала, высокородную. Меня жалели даже собственные рабы. Знаешь ли ты, что такое, когда тебя жалеют рабы? Это дно, Адриан. Провалиться ниже уже невозможно. О каких формальностях здесь можно говорить?
— Ты сама начала все это.
Она покачала головой:
— Нет… Не я — твой не в меру разумный брат, которого ты так превозносишь. Только почему я