– Как – не было ее? – поразился Коновалов. – А зачем же вы, в таком случае, уполномоченную РОСПЧ к ней сюда направили? Это у вас шуточки такие, гражданин Михеев? Над должностными лицами подшучивать удумали?

– Как можно, господин майор, – повел бровями чиновник и тонко улыбнулся. – Разве бы я посмел? Но я просчитал в уме последствия своего отказа. Если я сообщу должностной даме, что разговаривать ей не с кем, ввиду отсутствия нужного ей человека, вы могли бы решить, что я что-то утаиваю. Зачем это надо? Не надо. Ни вам, ни, тем более, мне.

– А вот мне все равно нашлось, что сказать, – возвысила голос экономка. – Перевернули все в моем офисе! Наследили! И по всему дому натоптали сапожищами! По всем коврам!

– Какие еще сапожищи, что вы придумываете? – с принужденной улыбкой пытался осадить прислугу Михеев. – Полицейские в туфлях были, достаточно чистых к тому же. Может, запыленных немного.

Экономка раскрыла рот, чтобы возразить, но работодатель прервал ее на полуслове:

– Вот вы на людей наговариваете, а собственные же вещи не бережете. Ну, допустим, надоел вам предмет интерьера, так зачем же сразу его под пальму совать? Дело ваше, конечно, но я считаю, что полудрагоценный минерал заслуживает большего уважения.

– Минерал под пальмой? – переспросила Олеся.

– Именно так, – кивнул чиновник. – Пойдемте покажу. Пойдемте, пойдемте. И ты, Сергевна, за нами следуй. И пусть тебе будет стыдно.

Звягина посмотрела на экономку – та выглядела озадаченной. Мельком взглянула на майора – Коновалов дулся. На кого, интересно? Неужто опять на нее?

Процессия достигла той самой брахеи, ради которой Любовь Сергеевна привела Олесю в зимний сад.

– Вот, – сказал Михеев торжествующе и ткнул пальцем в сторону каменной россыпи у ствола пальмы.

– Что: вот? – не менее победным тоном поинтересовалась у того прислуга.

– Олеся Александровна, если вы здесь свои дела закончили… – начал Коновалов, обернувшись к Звягиной.

– Так вы его назад забрали? – вопросил экономку Михеев. – А зачем выносили? В воспитательных целях?

И хохотнул: шутка показалась ему забавной.

Экономка воззрилась на него возмущенно, не найдя сходу, чем парировать.

– Да, почти, – ответила Олеся майору и обратилась к хозяину дома: – Аркадий Михайлович, может быть, у вас самого имеются претензии к органам правопорядка?

– Отнюдь, – моментально ответствовал Михеев. – Сотрудники были предельно корректны и, кстати, аккуратны!

На последнем слове он повысил голос – надо полагать, специально для экономки.

Улыбнувшись «сотруднице СПЧ», он продолжил:

– Жаль, что вы так быстро все выяснили. Но если захотите переговорить с моим поваром, то милости просим. По понедельникам он мне провизию доставляет, по вторникам кашеварит. Давайте-ка мы с вами телефонами обменяемся. Пишите мой.

Олеся взглянула зачем-то на Коновалова.

Тот рассматривал широкие листья брахеи, узкие листья юкки, стоящей рядом с брахеей, и потолок.

Звягина полезла в сумочку за смартфоном. Обругала себя, что суетится и нервничает непонятно отчего. Вытащив мобильник, с любезной улыбкой взглянула на чиновника, давая понять, что ждет его диктовку. Назвав цифры, он предложил сразу же по номеру позвонить. Олеся исполнила.

– Я же смартфон внизу оставил! – хлопнув себя по лбу, воскликнул Михеев. – Ну, ничего, я позже вас в контакты включу. Госпожа Звягина Олеся Александровна, правильно? Кстати, который час, не подскажете? Боюсь на тренировку опоздать.

Коновалов спросил с ехидцей:

– Конная езда? Фехтование?

Михеев усмехнулся добродушно:

– Все шутите, господин майор. Всего лишь теннис, но зато большой.

Олеся сказала: «Пятнадцать тридцать две», убрала мобильник в сумочку и посмотрела на Коновалова.

– Все? – спросил тот холодно. – Ваши дела завершены?

– Да, спасибо, – проговорила она в тон ему, размеренно и бесстрастно. – Тем более, господин Михеев на теннис торопится.

Хозяин особняка вышел из ворот, чтобы проводить гостей до машины. Олеся решила, что Михеев захотел таким способом лишний раз продемонстрировать свою бьющую через край учтивость, коей явно кичился, но мент Коновалов опроверг ее предположение, объяснив поступок более приземлено, а именно стремлением чиновника выяснить, на каком транспортном средстве к нему прикатили официальные лица.

Всю обратную дорогу Макс исходил желчью по поводу коррумпированных чинуш и стареющих плейбоев, которые подкрашивают седину басмой, но придраться ему по факту было не к чему. Может, Михеев и взяточник, но пока его никто не поймал, и не такой уж он стареющий в свои, примерно, сорок, а седину ни один нормальный мужик закрашивать не станет – хоть бабник, хоть примерный семьянин. Седина, как известно, мужчин красит, чего не скажешь о шрамах. Про шрамы – брехня.

По магистрали он вел машину резко, на обгоны заходил борзо, а когда пересекли МКАД и оказались в черте города, постоянно хамил, подрезая носы другим участникам движения.

Олеся не мешала ему злиться и не доискивалась причины. И так понятно: обычная общечеловеческая зависть, менты те же люди.

К его бухтению она не подключалась, надеясь, что без сторонней подпитки он быстрее выдохнется. Хотелось рассказать о добытых фактах, тянущих на улики, но вредный Коновалов не задал ни единого вопроса о результатах ее предприятия, и Олеся решила не унижаться.

Скоро они подкатят к их девятиэтажке, она поблагодарит его за помощь и отправится в свою квартиру, а он – в свою. Никакой романтики, а Звягина и не рассчитывала, и не предполагала, и не ждала.

Остаток дня следует посвятить домашним делам и немножко Насте, если та решит заглянуть с домашкой. Скорее всего, заглянет.

Что касается плана дальнейших действий, то он был прост и в уточнении не нуждался. Следующим пунктом кампании по выявлению сценарной фактуры она наметила встречу с овдовевшим Турчиным, отнесенным ею к подозреваемым первой очереди.

Лучше бы, конечно, начать с Ирины Беркутовой чисто для разминки, но ее мобильник все утро молчал, отключенный. Уговорившись с Коноваловым о поездке в Ново-Рогачево на после обеда, Олеся принялась дозваниваться сначала ей, затем – ее шефу.

Турчин трубочку поднял. На ее вопрос, нельзя ли к нему приехать для беседы, бросил в трубку язвительное: «Ну, а как по вашему?» и назначил время на десять утра и назвал адрес.

Олеся его реакцией в целом осталась довольной, ибо не придумала внятную причину, которую следует назвать, чтобы добиться аудиенции. Была мысль представиться журналисткой из какого-нибудь желтоватого издания, но ее Олеся отмела за полной провальностью. Не станет вдовец распространяться об обстоятельствах гибели супруги, и правильно сделает. Любая озвученная им информация, даже самая сухая, непременно будет журналюгой переиначена, снабжена домыслами и грязными умозаключениями, для того материал и собирается. Не отмажешься потом.

Повторно обращаться к Коновалову она не хотела: он потратил на ее прихоть