Ввиду исключительной важности приказа исполнение егопоручили наиболее опытному летчику – полковнику Опаликову. Опаликов к томувремени был Героем Советского Союза, хотя по количеству сбитых самолетов мог быполучить это звание дважды. Но не получил, потому что неоднократно восхищалсяуровнем жизни побежденных немцев. В ресторане, где летчики праздновали Победу,говорил, что русские люди могли бы жить не хуже немцев, если бы не колхозы. Атакже, ссылаясь на авторитет какого-то своего родственника, утверждал, чтоличность советского человека формируется не обществом, а какими-то частицамиживой клетки, передающимися по наследству. Эти высказывания полковника дошли доначальника Смерша, а тот немедленно обвинил Опаликова в антисоветскойпропаганде, преклонении перед всем иностранным и в очевидном влиянии на негочуждых марксизму-ленинизму западных лжеучений. Командующий армиейгенерал-лейтенант Василий Просяной дело постарался замять, но вторую ЗвездуОпаликов не получил и был переведен из истребительной авиации в штурмовую.Начальник же Смерша своих усилий не оставлял и написал в Москву красочноедонесение о том, что в данной воздушной армии царят нездоровые настроения,некоторые лица из командного состава позволяют себе антисоветские высказывания,а другие, более высокие, чины их покрывают. Пока усилия смершевца успехом не увенчались,но сказать, что так будет и дальше, никто не мог.

Генерал Просяной был тоже Герой Советского Союза и оченьбольшой красавец с пушистыми усами на смуглом лице и черными изогнутымибровями, которые, как говорили, он по утрам подводил черным карандашом. Многиеженщины при виде его слабели, а он слабел при виде жены Опаликова Надежды, имежду ними, кажется, что-то было. Это что-то было, может быть, второй причиной,почему для доставки в Москву Чонкина был избран именно Опаликов, а не ктодругой. Что касается Опаликова, то он очень хорошо понимал причину оказанногоему высокого доверия и заготовил на такую подлость ответ, который в духе болеепоздних времен можно было бы назвать асимметричным.

Пока Просяной обсуждал с Опаликовым маршрут полета и тыкалпальцем в лежащий на крыле планшет, другой генерал, невысокого роста, с большимживотом и золотыми зубами, подкатился к Чонкину, поздоровался за руку ипредставился:

– Генерал-майор Новиков.

– Ага, – Чонкин испугался, что сейчас дадут взбучку за то, чтоон как-то не так ответил, а как отвечать в таких случаях правильно, он не знал,потому что ни один генерал ему еще ни разу не представлялся.

Но генерал был настроен миролюбиво.

– Ну что, товарищ Чонкин, вы уже знаете, куда вы летите?

– Не могу знать, – сказал Чонкин.

– Ну что ж, значит, узнаете, – улыбнулся генерал. – Скороузнаете.

Просяной тем временем инструктировал Опаликова:

– Значит, так, – водил он пальцем по карте. – Летишь счетырьмя посадками: Заган – Ченстохов – Белосток – Орша, а там заправки хватити до Москвы. Ты меня не слушаешь?

– Да-да, – отозвался Опаликов.

На самом деле он слушал, но не слышал. И мысленно маршрутпролагал совершенно иной.

Наконец они все обсудили и подошли к Чонкину.

– Значит, подготовили товарища? – спросил Просяной и толькотеперь посмотрел на Чонкина: – Ну что, солдат, лететь не боишься?

– Не, – сказал Чонкин кратко.

– Чего ему бояться, он уже летал, – заметил Опаликов.

– Ну тогда что ж, – сказал Просяной. – Тогда, как говорится,мягкой посадки.

Чонкина возили на самолете четыре года тому назад, толькотогда он смотрел в спину летчику, а теперь его посадили лицом к хвосту и кпулемету, но предупредили, чтоб пулемет не трогал.

Полковник залез на свое место. Механик рогулькой прокрутилвоздушный винт. Последовали нужные команды:

– Контакт! От винта!

Мотор чихнул, стрельнул, выплюнув струю черного дыма, изастучал ровно и уверенно. Взвихренный пропеллером поток воздуха прижал к землевысокую траву. Механик, придерживая левой рукой пилотку, чтобы не сдуло, нырнулпод крыло, вытащил из-под колес колодки. Генерал Новиков взял под козырек, аПросяной просто махнул рукой. Мотор взревел, самолет двинулся с места. Опаликовне стал рулить к взлетной полосе, а лихо рванул поперек аэродрома в сторонупротекавшей неподалеку реки и взлетел, оставив за собой облако пыли.

– Сталинский сокол! – тряхнув головой, засмеялся Просяной ипосмотрел на Новикова. И удивился, увидев выражение лица генерал-майора.

– Ты что? – спросил он.

– Ы-ы-ы! – простонал генерал-майор, протянув руку в сторонувзлетевшего самолета.

Просяной посмотрел туда же, и фраза из трех известныхкаждому русскому человеку слов, предназначенных для выражения очень сильногочувства, вырвалась из его груди.

…В это самое время на другом берегу речки на командномпункте американского аэродрома дежурили два майора – Билл Хантер Младший иМайкл Погарек. Они сидели в деревянном домике на колесах с большими окнами, изкоторых очень хорошо просматривался советский аэродром. Хантер Младший, какпринято у американцев, откинувшись назад, положил ноги на стол. Он курилтолстую кубинскою сигару и, раздувая щеки, пускал к потолку аккуратные жирныекольца. Погарек, склонившись над столом и подперев голову руками, боролся сдремотой. Полетов сегодня не было ни у американцев, ни у русских, и майорыобсуждали последние известия о военных действиях в Японии. В связи с чем Хантервспомнил о своей службе на Филиппинах, где у него был роман с японкой, накоторой он даже хотел жениться, но командование резко возражало. Он былпредупрежден, что в случае женитьбы ему придется переменить службу ввоенно-воздушных частях особого назначения на что-то другое. Он готов был дажепожертвовать карьерой, но помешало несчастье: его невеста погибла вавтокатастрофе. Погарек, позевывая в кулак, сказал, что внешне ему тоже очень нравятсяяпонки, китаянки, кореянки и филиппинки, но он бы никогда не женился на женщинедругой расы, не потому, что к другим расам враждебно относится, а потому, чтотакое смешение отрицательно сказывается на детях. Он сам является результатомсмеси англосаксонской и польской кровей и чувствует, что в нем как бы все времяборются между собой две разные личности. Поляк всегда бушует и толкает наразные сумасбродства, а англосакс склоняет к благоразумию.

– Майкл, – перебил его Хантер, – тебе не кажется, что урусских происходит какая-то возня, как будто они собираются сегодня летать?