документов или официальных заявлений. Пока мне достаточно будет, если вы мне его просто назовете.

Секретарь медлил.

– Наверное, все-таки лучше спросить у господина Тёрнера… – возразил он, поглядывая на закрытую дверь.

– Я не люблю проволочек, – с нарочитой суровостью произнес я и указал на ордер. – И мой господин тоже.

– Пожалуй, вреда от этого не будет…

– Ни малейшего.

Фрэнкли снова покосился на закрытую дверь и облизнул губы.

– Залогодержатель – леди Квинси, сэр.

Не веря своим ушам, я потрясенно уставился на секретаря.

Тот принял мое молчание за признак недовольства.

– Простите, больше ничего вам сообщить не могу. Подробности мне не известны. Господин Тёрнер занимался этим делом лично. Обратитесь к нему, и он…

– Леди Квинси пожаловала к вам собственной персоной? – перебил я.

– Нет, сэр. Сюда приходил только джентльмен, но господин Тёрнер выезжал к леди на дом.

– Джентльмен? Господин Олдерли?

Теперь Фрэнкли поглядел на меня с опаской.

– Да, сэр. Он хотел обсудить с господином Тёрнером закладную и еще какой-то вопрос – полагаю, касающийся брачного договора.

Я на шаг приблизился к секретарю.

– То есть Олдерли рассчитывал взять в жены леди Квинси?

Моя интонация заставила Фрэнкли отпрянуть.

– Не знаю, сэр. Спросите господина Тёрнера. Прежде чем закрыть за собой дверь, господин Олдерли сказал что-то о брачном договоре. Но больше я ничего не слышал.

– Фрэнкли! – рявкнул из соседнего кабинета господин Тёрнер. – Идите сюда!

Секретарь молча глядел на меня. В тот момент трудно было сказать, который из его страхов победит, – передо мной или перед начальником.

Сжалившись над Фрэнкли, я положил на стол два шиллинга.

– Благодарю. Можете идти.

Я вышел из кабинета и спустился по лестнице в мокрый от дождя двор. «Леди Квинси, – думал я. – Опять леди Квинси». Неужели мне вовек не избавиться от этой женщины? И какова ее роль в нынешних событиях?

Глава 19

К третьему вечеру на ферме Мангота жизнь Кэт вошла в своего рода рутину. По утрам она убирала на кухне и приносила хворост для очага. Кухня, самое обжитое помещение на первом этаже, за долгие годы заросла грязью настолько, что толстый ее слой покрывал каждую поверхность. Окончания уборки в ближайшее время не предвиделось, тем более что в распоряжении Кэт была только холодная колодезная вода и пара тряпок. И все же девушка находила определенное удовольствие в этой слабой попытке упорядочить кухонный хаос, к тому же во время работы она могла свободно предаваться своим мыслям.

Обедали в полдень, а всю вторую половину дня Кэт была предоставлена самой себе. Она читала или рисовала в своей комнате, заполняя альбом причудливыми проектами и надеясь, что когда-нибудь по одному из них выстроят здание, которое не заставит Палладио и Витрувия стыдиться своей ученицы. Иногда Кэт отправлялась на прогулку, но далеко от дома не уходила. Мангот предупреждал, что некоторые из погорельцев – народ буйный, особенно те, кто помоложе, и от них всего можно ожидать.

Потом нужно было готовить ужин. И перед трапезой, и после Мангот читал вслух Библию. Вечер завершали нескончаемые молитвы: старик молился, как Бог на душу положит, что чаще всего выражалось в подробном перечислении кар, ожидающих грешников на том свете. Кэт эта манера повергала в уныние, напоминая о последних годах под отцовской крышей: тогда вера Томаса Ловетта становилась все более мрачной и пронизывала все стороны его жизни.

Неизменной оставалась и еще одна часть распорядка. Перед ужином с черного хода в дом заходил Израил Хэлмор. В дверь он не стучал, лишь молча сбрасывал у порога тяжелые сапоги, в которых ходил по лагерю. С пустыми руками Хэлмор никогда не являлся. В воскресенье он принес полную шапку сморщенных, покрытых темными пятнами яблок, оказавшихся на удивление сладкими, в понедельник добыл зайца, а этим вечером пришел с большой кожаной флягой эля.

Стоило Хэлмору войти, как Мангот сразу закрыл Библию. Хэлмор снял сапоги, сунул флягу Кэт, даже не взглянув на девушку, и сел за стол. Кэт принесла мужчинам кружки и по кивку старика разлила по ним эль. Зловонные лучины на столе озаряли опущенные головы мужчин оранжевым сиянием, и от этого на лицах у них будто проступило что-то дьявольское.

Исполнять обязанности служанки Мангота было частью платы за оказанное стариком гостеприимство. Договоренность устраивала обе стороны, ведь благодаря ей от присутствия Кэт на ферме хозяину была одна польза. Пока мужчины пили и беседовали, девушка отвернулась и склонилась над котелком, в котором готовились остатки заячьего мяса.

– Есть новости от Епископа, – сообщил Хэлмор. – Сегодня его человек приезжал в лагерь.

– Человек? – В голосе Мангота прозвучало недовольство. – Какой еще человек?

– Жирдяй с длинной шпагой. Должно быть, кавалерист в отставке. Он на днях встречался с Епископом.

– Я никого такого не видел.

– Он приехал верхом по тропе вдоль ручья – там, где пасут скот, – ответил Хэлмор. – Не хотел привлекать к себе лишнего внимания. У него для нас интересное предложение. Он объезжает все лагеря, собирая людей под знамена Бекингема. Представь, что будет, если все мы – погорельцы, бедняки, уличные попрошайки – вместе пойдем маршем на Лондон! Ох и растрясем мы тогда ограду Кларендон-хауса!

– Плесни-ка еще эля, – велел Кэт Мангот.

Кэт вернулась к столу и наполнила кружки. Мужчины не удостоили ее даже взглядом. И это неудивительно, ведь она женщина, к тому же служанка – эти двое едва ли воспринимают ее как разумное существо, тем более способное делать выводы. Для них она такая же часть обстановки, как фляга или кухонный стол.

– Звучит как тост, – произнес Мангот.

– Верно, – улыбнулся Хэлмор. – Поэтому я и принес эль. Мы от этого Кларендон-хауса камня на камне не оставим.

Мужчины торжественно выпили за падение Кларендона и в этой жизни, и в последующей. Даже по запаху чувствовалось, что эль крепкий. Как только первая фляга опустела, Хэлмор тут же выудил из вшитого в плащ кармана вторую.

Меж тем рагу уже начало побулькивать. Кэт хотела спросить Мангота, подавать ли ужин, но тут заметила, что старик плачет.

Хэлмор смущенно похлопал хозяина по руке:

– Держитесь, господин, вы еще увидите этого проходимца в придорожной канаве. Чем выше такие негодяи поднимаются, тем ниже падают.

– Мой сын, – выговорил Мангот. – Мой сын. Будь он сейчас с нами, как бы он радовался! Если бы не Кларендон, мой сын был бы жив. Я вам рассказывал, что случилось?

– Да, рассказывали, – кивнул Хэлмор. – Очень грустная история, и…

– Мой сын сейчас сидел бы с нами! – перебил Мангот, с неожиданной яростью хлопнув рукой по столу. – На этой самой кухне! Он