— В дороге на нас будет совершено нападение, — упрямо продолжила Эрин, словно не слыша аргументы отца. — Многие погибнут, сражаясь. Это будут напрасные смерти.

Эрин закрыла глаза, ее губы мелко подрагивали.

Звон скрещенных клинков, хрипы и стоны умирающих. Рядом кричит Морриган, жмется к сестре, но чьи-то грубые руки с силой вырывают сначала дверь кареты, а затем и хрупкое тело ребенка. Эрин тянется к ней всем существом, но с другой стороны врывается кто-то еще. Она не видит лица нападавшего, лишь чувствует боль от того, как он хватает ее за волосы и тащит за собой волоком по грязной и разбитой дороге. Эрин кричит, пытаясь высвободиться, но причиняет себе лишь большие страдания. Мужчина взбешен и, кажется, принимает какое-то спонтанное решение. Что-то острое с дикой болью входит в ее живот, и она падает лицом прямо в дорожную грязь. Где-то вдали она слышит душераздирающий крик сестры, думая о том, чтобы боги, в которых она больше не верит, были к ней милосердны…

— Отто Шандор предал меня. — Голос Эрин был холоден и спокоен. — Теперь уже ни для кого не секрет, что я маг. И если завтра мы поедем этой дорогой, меня… убьют.

— Милая, перестань! Ты пугаешь нас! — Побледневшая королева всплеснула руками, взор ее заметался от дочери к мужу, ища у того поддержки.

Грэди устало опустился на стул, глядя на Эрин каким-то новым и незнакомым даже для его супруги взглядом.

— Ты уверена? — только и спросил он.

— Да, отец, — подтвердила Эрин. — У меня было видение.

Королева ахнула, готовая вот-вот лишиться чувств, лишь бы только хоть как-то забыться.

— Все это похоже на дурной сон, — прошептала она.

— Значит, все, как у Уны. — Король встал и отвернулся к окну. — Я даже имя ее запомнил. Сам не знаю почему. Думается мне, что она была неплохим… человеком.

Последнее слово король произнес так, будто наконец-то поставил знак равенства между магами и людьми. По крайней мере, для себя.

Теперь ему предстояло донести эту мысль до своего народа.

Уже в третий раз Морриган отказывала Леону в личной аудиенции. Любые послания советника государственной безопасности она принимала только через третьих лиц, свои ответы, если они требовались, передавала тем же способом. И если в первый раз Леон чувствовал сожаление и раскаяние, то во второй и третий — это были уже злость и раздражение.

— У меня действительно очень важные вести! Что за ребячество?! — Леон бросил на свой рабочий стол какой-то белый сверток и все-таки не выдержал, крепко и с чувством выругался.

— Ты извинился? — Задавая этот вопрос, Ламонт бросил быстрый взгляд на рассерженного друга и продолжил корпеть над своими бумагами. Суть конфликта между королевой и ее фаворитом с недавних пор была ему доподлинно известна. При этом он не занимал ничью сторону, ибо оба из конфликтующих были ему одинаково дороги.

— И даже не единожды! — Леон хлопнул ладонью по столу советника Дойла, нависая над ним, словно скала, и загораживая свет, идущий от окна. — Но толку все равно нет, понимаешь, Дойл?

— Ей нужно время. — Ламонт все же оторвался от своего занятия, чувствуя, что другу необходимо выговориться. — Позволь напомнить, что твои, скажем так, «постельные откровения» серьезно ущемили самолюбие Морриган, обидели ее, оскорбили. Ты извинился перед королевой. Теперь пойди и извинись перед женщиной.

— Я не вижу большой разницы, — буркнул Леон, явно кривя душой. Он поспешно ретировался к своему столу, но даже его спина по-прежнему оставалась напряжена.

— И кто-то тут говорит о ребячестве? — хмыкнул Ламонт. Он покачал головой, но более решил не лезть с нравоучениями. Леону и самому требовалось время, чтобы как минимум остыть. — Что за важные вести у тебя? — решил поинтересоваться Дойл, намеренно меняя тему разговора.

— Дело государственной важности, между прочим, — пробурчал тот, пододвигая к себе принесенный сверток. — Вот иди-ка сюда, взгляни.

Советник иностранных дел встал из-за своего стола, чтобы с интересом рассмотреть то, что было завернуто в белый кусок материи. Леон аккуратно отогнул тряпичный край, являя взору Ламонта красивое ожерелье, украшенное большими алыми рубинами. Лучи солнца тотчас заиграли золотыми и красными бликами, выгодно подчеркивая все достоинства ювелирного великолепия.

— Любопытная вещица. — Дойл одобрительно прищелкнул языком. — Выглядит очень дорого. Я бы даже сказал, помпезно. И кто же счастливица? — Он перевел заинтересованный взгляд на друга. — Это ведь подарок?

— Не угадал. — Леон перевернул ожерелье, указывая на гравировку. — Теперь посмотри сюда.

Ламонт наклонился еще ближе и с удивлением присвистнул.

— Герб Инганнаморте… Выходит, это ожерелье королевы? Откуда оно у тебя?

Леон так же аккуратно завернул драгоценность обратно в материю и произнес:

— Видишь ли, дорогой друг, сегодня мои люди задержали одного человека, который пытался довольно неумело сбыть эту, как ты говоришь, любопытную вещицу. И, разумеется, он не смог толком объяснить, откуда она у него взялась. Пришлось мне лично допросить воришку. Не скрою, кое-где довелось применить силу. Но оно того стоило. — Леон бросил быстрый взгляд на Ламонта, убеждаясь в том, что тот действительно внимательно его слушает. — Заключенный под стражу не крал ожерелье. Он получил его якобы в подарок. От Чужеземца.

— Вот как. — Брови Ламонта удивленно приподнялись. — Честно признаться, я был лучшего мнения об этом парне. Да, он подлец и убийца, но все ж таки я думал, что он предпочитает дам…

— Дойл, мне не до шуток, — недовольно скривился Леон. — Мне продолжать? Или твоя изощренная фантазия уже и так подкинула тебе немало подробностей?

— Я весь внимание, — смиренно склонил голову Ламонт.

Советник Барт что-то неразборчиво буркнул, но, в конце концов, продолжил свой рассказ.

— В итоге выяснить удалось несколько весьма любопытных фактов. Первое: Чужеземец впервые сам назвал себя этим прозвищем, и думаю, так будет и впредь. Теперь он заявляет о себе в открытую. А вот следов по-прежнему не оставляет. Их нет ни на ожерелье, ни на людях, с которыми он контактировал. Почему я говорю «люди», а не «человек», полагаю, ты догадываешься. Еще несколько «воришек» с аналогичными «подарками» вроде колец и серег моя служба обнаружила после того, как хорошо поискала. Все они говорят одно и то же.

Второй любопытный факт. За предложенные драгоценности ничего конкретного Чужеземец не попросил. Он лишь сказал: «Ваши семьи голодают, а королева их даже не носит». Но мы-то с тобой понимаем, что гражданские войны начинаются как раз вот с таких туманных намеков. Мое мнение таково — Чужеземец вербует организаторов как раз для этой цели. Вероятнее всего, первый бунт мы получим на празднике Трехсотлетия.

И наконец, третье. Драгоценности похищены прямо из дворца. Это лично меня беспокоит больше всего остального.