— А чем ты занимаешься? — спросила я.

— Моя работа в практическом плане бесполезна, — усмехнулся он. — Преподаю в высшей школе природных наук. Но могу что-нибудь привезти или передвинуть.

Это было, конечно, интересно, но гораздо интереснее — собирается ли он все еще жениться на Виде. Однако эту тему Йар обошел молчанием.

Куда только девалось мое спокойствие? Это напоминало начинающуюся простуду, но растянутую во времени. Постоянное лихорадочное возбуждение, легкий озноб, пересохшие губы и ощущение нереальности. Глоток отвара из гайи по утрам на время приводил меня в порядок, но стоило прийти в ресторан, и снова начинало потряхивать.

Йар появлялся еще дважды, но оба раза был не один. Ужинал в компании троих мужчин, одного из которых я видела тем праздничным вечером. Они что-то тихо обсуждали, наклонившись к центру стола, потом Йар садился за стойку, просил приготовить ему что-нибудь необычное, и мы разговаривали. О самых нейтральных вещах. Ничего личного.

Я пыталась поймать хоть какой-то интерес ко мне, помимо обычного — к приятному собеседнику. Иногда казалось, что замечаю его — во взглядах, выражении лица, интонациях. И тут же думала, что принимаю желаемое за действительное. Парадокс: я всегда легко и естественно считывала эмоции других людей, но оказалась совершенно беспомощной, когда это коснулось непосредственно меня самой. Такого не было еще ни с кем. Как можно не понять, что ты нравишься мужчине — не считая, конечно, явных признаков физического желания? Выходило, что еще как можно.

Разумеется, меня мучил тот же вопрос: как все решилось с Видой. Я чуть было не спросила в лоб, но в последний момент испугалась. Чего? Его вероятного ответа о том, что они по-прежнему вместе, а то и вовсе уже женаты? Вполне возможно. Почему молчал он? А с чего вдруг ему мне об этом рассказывать? Вероятно, в ту ночь он был настолько пьян, что не помнил ничего о нашем разговоре. Тогда вполне объяснимо, что в сравнительно трезвом состоянии у него не имелось причин, чтобы обсуждать с посторонним человеком свою личную жизнь.

Последний день моего испытательного срока мало чем напоминал праздник. Я, как обычно, провела его за стойкой, а вечером Снап принес написанный от руки отзыв о моей работе, крепко обнял и поблагодарил.

— Надеюсь, ты пока останешься у нас, Вера? — спросил он с надеждой. — Не уйдешь сразу?

— Конечно, нет. Сначала нужно отнести отзыв и проект в службу работы, а если там одобрят, подать заявку на пособие и кредит. Это не так уж и быстро.

— Поздравляю, Вера!

Я обернулась и ахнула.

Йар держал в руках букет немного привядшей арны — тех самых сиреневых цветов, рядом с кустом которых он поймал меня полтора года назад. Арна цвела почти круглый год, с ранней весны до поздней осени, но ее не продавали в цветочных магазинах. Неужели наломал в парке? Такой приличный, законопослушный Йар?!

Хотя откуда мне знать, какой он на самом деле? Уж точно не такой, каким я его придумала.

Нет, Йар не пошел меня провожать. Вручив свой потрепанный веник, он развернулся и исчез, оставив в полном недоумении. Снап только хмыкнул, но от комментариев воздержался.

Ночь я не спала — как девочка, которой мальчик подарил сорванный с клумбы цветок. Те пурпурные ниллы — все-таки это было не то. Сухо и официально. Сейчас — совсем другое. Сладкий запах ванили смешался с ароматом гайи, тонко и волнующе. Вспомнилось, как тогда в парке Йар смотрел на меня сердито, быстро что-то говоря. И как потом смягчилось его лицо, когда он сообразил, что я ничего не понимаю. Конечно, по одежде и прическе было видно: я не из этого мира, но до него не сразу дошло, что попала сюда всего минуту назад.

Мысли скакали в голове, как белки. То я отчаянно ругала себя, доказывая, что все равно ничего серьезного между нами быть не может, не стоит и начинать. Потом бросалась в другую крайность, отчаянно заявляя: плевать на все. Что будет, то и будет. И тут же благоразумие напоминало, что, вообще-то, никто мне ничего не предлагал, а цветы — это всего лишь цветы.

Твердо я знала только одно. Что делить его с Видой точно не буду.

Следующий день я провела в службе работы. Сначала долго сидела в очереди, чтобы сдать свой отзыв, потом в другой — чтобы зарегистрировать проект и сделать по нему пояснения. О решении мне должны были сообщить в течение недели.

Вечером все друзья собрались у меня, чтобы поздравить. Не было только Чезаре, которому еще долго оставалось жить в центре для попаданцев. Разумеется, все разговоры шли исключительно о нашем будущем клубе. Никто даже тени мысли не допускал, что мой проект могут отклонить.

— Мне кажется, клуб станет очень популярным, — заявил Войтех. — Для попаданцев — это ниточка, связывающая с родиной. Не только для наших, для всех. Уголок, где можно на час или два забыть, что мы здесь чужие и никогда не станем по-настоящему своими. Ну а местным будет просто любопытно. Ты и так уже стала знаменитостью, Вера. Твой Снап очень расстроится, когда ты уйдешь.

— Он уже расстраивается. Страшно даже подумать, сколько всего придется сделать, — вздохнула я.

— Ну ты же не одна, — возразила Грейс. — Мы все будем работать.

От таких слов казалось, что могу свернуть горы. Хотя если бы помог кое-кто еще, не только горы свернула бы, но и весь этот мир, наверно, поставила бы на уши. Ну да, он спрашивал, не нужна ли помощь. Может, и действительно что-то сделает, пусть даже стулья расставит. Но какая мне от этого польза, пока я не узнаю, что он порвал с этой жабой?

А на следующий день — вот ведь накликала! — жаба заявилась в «Грен» собственной персоной. Уселась на табурет, уставилась на меня взглядом, похожим на колючую проволоку, и потребовала чистого брана со льдом.

Я бросила в рокс три кубика, налила до половины и поставила перед ней на стойку. Вида выпила в два глотка, совсем не по-женски, опустила бокал со стуком и уставилась на меня в упор.

— Ну и что вам от него надо?

Я прекрасно понимала, кого она имеет в виду, но включила дурочку.

— Абсолютно ничего. Если бы хотела, переспала бы с ним еще полтора года назад, когда он каждый день пытался меня лапать, — и добавила, с удовольствием глядя на ее взлетевшие под пышную челку брови: — Вы ведь Мишеля имеете в виду?

Сначала она не поняла, но потом все-таки сообразила, что сразу два мужика нагрели ее в мою пользу, и стала наливаться цветами заката. А я все ждала, когда она повернется так, чтобы я смогла рассмотреть ее правое ухо. В левом у нее по-прежнему была серьга. Большая — не как у невесты. Ну не спрашивать же, жив ли еще ее муж.

Я уже успела узнать, что вдовы и разведенные в день смерти мужа или развода вынимают серьгу из левого уха и вдевают в правое. А если вдова выходит замуж снова, тогда носит две серьги. В каждом ухе — по мужу. Почти как звездочки на фюзеляже боевого истребителя. За подбитого противника.