Я повернулась и пошла прочь от вокзала. Цыганка из толпы прокричала мне вслед что-то злое и грубое — наверное, прокляла меня. Глупая, глупая, что уж теперь меня проклинать, я и так проклята кем-то. Я не знаю, что со мной происходит. Этому нет никаких объяснений. Принять чужого ребенка за своего? Это уже не просто безумие, это какое-то душевное предательство. От отчаянья мне хотелось завыть. Нужно что-то с собой сделать, чтобы прекратилось все это, срочно сделать…

Прежде всего нужно вернуться домой. Укрыться от всех, спрятаться, забиться в свою норку. Господи, как же я хочу домой. Там так хорошо, так тепло, так уютно, такие родные, привычные вещи, такой упоительно родной запах. Дома мне сразу станет легче. Но, осмотрев себя, я поняла, что и это маленькое, такое простое желание практически неосуществимо. До моего дома от вокзала три троллейбусных остановки, но о том, чтобы сесть в троллейбус, не может быть и речи. Во-первых, у меня нет денег, а во-вторых, в таком виде ни в какой троллейбус сесть невозможно. Халат, наброшенный на ночную рубашку, босые, сбитые в кровь ноги… Как же я теперь доберусь домой? Что же мне делать?

Без сил я рухнула на скамейку, закрыла глаза и очень захотела умереть. Но посидев так немного, поднялась — домой попасть все-таки надо. Я пошла пешком — другого ничего не оставалось, — еле-еле передвигая ноги. Прохожие — к счастью, редкие, утро было раннее, — провожали меня удивленными взглядами, но я так устала, что мне было уже почти наплевать. Домой добиралась невыносимо мучительно и долго, но все-таки добралась. Вошла в подъезд, поднялась на свой этаж, и тут вдруг выяснилось, что мучения еще не закончились — дверь моей квартиры закрыта. Я вспомнила: она захлопнулась, когда я бросилась за Машей… О боже, нет! Когда я бросилась за этой чужой цыганской девочкой. Мысленно взвыв, я позвонила в квартиру соседки. Мы у нее оставляем запасные ключи на всякий случай (например, вот на такой!).

Соседка Ирина долго не открывала. Малыш, ее скандальный, совершенно невменяемый шпиц, заливался визгливым лаем. «Неужели ее нет дома», — в отчаянии подумала я, и в этот самый момент дверь наконец открылась. Заспанная Ирина испуганно выглядывала в щель. Ну да, я ее понимаю! Когда к тебе приходят незваные гости ни свет ни заря, это очень нервирует.

— Ах, это ты?! — с явным облегчением проговорила Ирина, узнав меня, и открыла дверь шире.

Я объяснила, что выносила мусор, забыла ключи, получила запасную связку и наконец вошла в свою квартиру. Мне страшно хотелось позвонить поскорее маме с Машкой, мне страшно хотелось в душ, мне страшно хотелось залезть под одеяло, уснуть, а потом посчитать, что эта бешеная, безумная пробежка на рассвете просто приснилась. Но моя босая нога наступила на что-то твердое, холодное, несовместимое с мирными мыслями, при входе в прихожую. Пакет, который принесла девочка-цыганка, — я сразу поняла, на что наступила моя нога. Никакого «приснилось» теперь не получится, этот материальный предмет разрушит любой утешительный самообман. И с душем придется повременить, и Машке позвонить не получится, пока не узнаю, что там, пока не разберусь со своим рассудком и моей вставшей на дыбы жизнью.

Мысленно перекрестившись, я открыла пакет. В нем оказался газетный сверток, довольно тяжелый для своего размера. Я нетерпеливо сорвала обертку — и чуть не выронила предмет. Это был пистолет. Самый настоящий. Я, конечно, плохо разбиралась в оружии, но моих скудных познаний все же хватило на то, чтобы понять: это немецкий пистолет марки «Вальтер», он заряжен и вполне пригоден к использованию. Оставалось лишь приставить его к виску, нажать на курок и решить таким образом все проблемы.

Не знаю, как бы я поступила, возможно, и поддалась бы порыву. Нет, скорее всего, нет. Но так или иначе, времени на размышления мне не дали — мой неугомонный лжепокойник Кирюхин послал новое сообщение. «Включите компьютер» — вот, что он на этот раз написал и никаких пояснений не дал. С пистолетом в руке я потащилась в свою комнату выполнять приказание навязавшегося клиента.

На рабочем столе опять было горное озеро, то самое, унылое, осеннее. Но после того, что со мной случилось, это меня совсем не удивило, не расстроило, не испугало — не вызвало ровным счетом никаких чувств. Я тупо смотрела на картинку, ожидая дальнейших распоряжений, но телефон молчал. Смотрела долго, пока не заслезились глаза. Стояла, смотрела в одну точку на скале, освещенную лучом заходящего солнца. А я и не заметила, что дождь перестал, выглянуло солнце, и ветер угомонился. Сразу стало теплее. Я оторвалась наконец от созерцания скалы, расстегнула молнию на куртке и пошла по тропинке вниз, к берегу озера, туда, где меня ждет мой самый любимый на свете человек.

Сегодня я здесь оказалась раньше, по крайней мере на полчаса. В прошлый раз уже совсем смеркалось, я опоздала, он меня не дождался — слишком холодно стоять на ветру у воды. Но это горное озеро — единственное место на земле, где может произойти наша встреча.

Я ускорила шаг, но поскользнулась на мокрой жухлой траве и чуть не упала. Торопиться нельзя, точно так же, как слишком медлить. К счастью, не стоит бежать — его так легко спугнуть: одно неловкое движение — и опять окажешься в каком-нибудь фантастическом месте: дома за компьютером или в дурацком кафе с чужим, нелюбимым человеком. Но и опоздать очень страшно. А вдруг он опять меня не дождется? Нужно найти некое равновесие между «быстро» и «медленно», идти осторожно, но ни в коем случае не задерживаться в пути. Это так трудно, но я постараюсь, я сделаю все, чтобы с ним встретиться и остаться здесь навсегда.

Ветер донес обрывок мелодии. Я ее не узнала, но сумела подстроить свои шаги под ритм. Все правильно, именно так и можно создать то нужное равновесие — попасть в такт этой музыке, ее медленно-размеренный, но уверенный ритм как нельзя лучше подходит к моей задаче. Моя узкая, скользкая тропинка, круто спускающаяся к берегу, — как канат эквилибриста. Музыка — шест, а моя любовь к тому, кто ждет на берегу, — талисман удачи. Я должна думать о нем, представлять его, осторожно нести свое хрупкое счастье.

Я не знаю о нем ничего, но это не важно. Ведь главное мне известно: я люблю его больше жизни. Он так чист, так наивен, так по-детски смотрит на мир. Он очень раним, мой любимый, абсолютно лишен защитной оболочки. Он мой ровесник, но я его гораздо старше, по сравнению с ним я — древняя старуха. Иногда мне нестерпимо хочется прижать его к себе и утешить.

Я старше, а он мудрее. Его мир — мир сказочных фантазий и легкого, искреннего смеха, он чист и прозрачен, как вода в этом озере. Я уже вижу его силуэт. Чуть-чуть, играя шестом, чтобы удержать равновесие, ускоряю шаг.

Я ничего не знаю о нем, мы никогда не встречались, мне еще ни разу не удалось дойти и не опоздать. Но сейчас я дойду обязательно. Он поднял руку, машет мне — сегодня он меня дождется.

Новый обрывок мелодии, принесенный ветром, подбадривает меня, уверяет, что все получится. Что мой любимый мне скажет, когда мы наконец встретимся? Что я скажу ему, когда наконец до него дойду. Ведь я совсем его не знаю…