— Обожглись? — спросил Найтингейл. Я не слышал, как он вошел.

Вытащив руку из воды, я осмотрел ее. На ладони розовело пятно ожога, впрочем, не слишком серьезного.

— У меня получилось, — похвалился я. Хотя самому не верилось: я творил волшебство, я сам, на сей раз Найтингейл ни при чем.

— Повторите, — велел наставник.

Я вытянул руку — теперь уже непосредственно над раковиной, создал мысленный «ключ» и раскрыл ладонь.

Ничего не произошло.

— Не надо думать о боли, — посоветовал Найтингейл. — Создайте ключ и попробуйте снова.

Я нашел «ключ», ощутил, как заводится «мотор», и отпустил «сцепление» — раскрыл ладонь.

Световой шар снова обжег мне руку, но жар был гораздо меньше, чем в первый раз, к тому же я держал ладонь над самой водой. Но когда я на нее посмотрел, то понял: теперь-то кожа точно вздуется пузырями.

— И еще раз, — велел Найтингейл. — Уменьшите жар, дайте больше света.

Я послушался и с удивлением ощутил, что это легко — найти ключ, приложить силу, потом отпустить — больше света, меньше жара.

Новый шар получился уже не горячим, а теплым и светился мягким золотистым светом, как лампочка в сорок ватт.

На этот раз я не стал дожидаться приказа Найтингейла.

Разжал пальцы — и у меня на ладони оказался совершенно идеальный световой шар.

— Теперь попробуйте удержать, — сказал наставник.

Это как попытка удержать палочку стоймя на ладони — кажется, что просто, а на деле дольше пяти секунд не получается. И мой идеальный световой шар лопнул, как мыльный пузырь.

— Хорошо, — заключил Найтингейл. — Сейчас я скажу вам слово — это слово вы будете говорить каждый раз в момент колдовства. Но главное, чтобы сами чары работали без сбоев.

— Почему?

— Сейчас объясню, — сказал Найтингейл. — Внимание, слово: «люкс».

Я снова воссоздал в голове всю цепочку: ключ, мотор — и, отпуская «сцепление», произнес услышанное слово. Шар продержался чуть дольше. Со словом, стало быть, чары сильней.

— Я попрошу вас повторять эти чары, — проговорил мой наставник, — и только их, в течение как минимум недели. Вам захочется поэкспериментировать: сделать его поярче, заставить перемещаться…

— А так можно? — спросил я.

Найтингейл тяжело вздохнул.

— В течение следующей недели — нельзя. Вы будете повторять это действие, пока чары не станут словом, а слово чарами. Чтобы при слове «люкс» у вас возникал световой шар.

— А «люкс» — это на каком языке? — спросил я.

Найтингейл посмотрел на меня с крайним удивлением.

— Это «свет» по-латыни, — проговорил он. — Неужели в средних школах теперь не учат латыни?

— В нашей школе не учили.

— Не страшно, — сказал Найтингейл. — Я могу научить вас и латыни тоже.

«Мне везет, однако», — подумал я.

— А почему именно латынь? — спросил я. — Почему нельзя взять английские слова или придумать свои собственные?

— «Люкс», чары, которые вы только что повторили, мы называем формой. Все базовые формы имеют названия: «Люкс», «Импелло», «Скиндере». Как только эти формы у вас будут получаться на автомате, вы сможете строить из них комплексные чары — как предложения из слов.

— Как музыкальную фразу из нот?

— Именно, — улыбнулся Найтингейл. — Как музыкальную фразу из нот.

— А почему бы в таком случае не использовать ноты?

— Потому, — объяснил мой наставник, — что в общей библиотеке собраны тысячи книг о том, как творить волшебство. И в каждой из них используются стандартные общепринятые формы с названиями на латыни.

— Очевидно, все их сочинил сэр Исаак?

— Первоначальные формы собраны в «Principia Artes Magicis», — сказал Найтингейл. — Впоследствии некоторые из них подверглись изменениям.

— А кто изменял их?

— Люди, которые не могут жить без экспериментов, — сказал Найтингейл. — Такие, как вы, Питер.

Стало быть, Ньютон, как и любой уважающий себя ученый в семнадцатом веке, писал на латыни — международном языке науки, философии и, как я выяснил позже, эксклюзивной порнографии. Я спросил, есть ли перевод.

— Нет, «Artes Magicis» никто никогда не переводил, — ответил Найтингейл.

— Это для того, чтобы магия не пошла в народ, верно?

— Абсолютно.

— Дайте-ка, я угадаю, — сказал я. — В других книгах не только формы, а весь текст на латыни, так?

— Да, кроме тех, что на греческом и арабском.

— А сколько времени уйдет на то, чтобы выучить все формы?

— Десять лет, — ответил Найтингейл, — если как следует постараетесь.

— Тогда я, пожалуй, приступлю.

— Тренируйтесь в течение двух часов, затем сделайте перерыв, — велел мой наставник. — Следующий подход можете сделать не раньше чем через шесть часов.

— Но я же совсем не устал, — возразил я, — я весь день могу тренироваться.

— Перенапряжение может вызвать последствия, — предупредил Найтингейл.

Вот это мне уже совершенно не понравилось.

— Какого рода последствия? — спросил я.

— Инсульты, апоплексические удары, аневризмы…

— А как понять, что перенапрягся?

— Вы это сразу поймете, как только у вас случился инсульт, апоплексический удар или аневризма.

Мне припомнился сморщенный мозг Брендона Коппертауна, похожий на больной кочан цветной капусты. И слова доктора Валида: «Так выглядит мозг, на который воздействовала магия».

— Спасибо за инструктаж по технике безопасности, — сказал я.

— Два часа, — напомнил Найтингейл, обернувшись в дверях. — Потом встречаемся в моем кабинете, будет урок латыни.

Я подождал, пока он закроет дверь. Потом раскрыл ладонь и одновременно прошептал: «Люкс!»

На этот раз шар дал ровный мягкий свет, а грел не больше, чем солнце в летний день.

Охренеть можно. Я умею колдовать!

В дневные часы, если я был дома и при этом не занимался в лаборатории или библиотеке, в мои обязанности входило открывать входную дверь, если в нее звонили. Однако это случалось так редко, что в первый раз я даже не сразу понял, что это за звук.

Открыв дверь, я обнаружил на пороге Беверли Брук в ярко-голубом пуховике с капюшоном.

— Что ж так долго-то? — спросила она. — Холод же собачий.

Я жестом пригласил ее войти, но она, переминаясь на месте, сказала, что не может.