— Давай сходим к семейному психологу, — предложил внезапно появившийся в дверном проеме Чарльз. Выражение его лица было вопросительным.

Я посмотрела на мужа пустым и бесчувственным взглядом.

— Зачем ты хочешь идти к семейному психологу?

Я вспомнила ужасные слова обо мне, которые супруг написал в одном из последних писем Виктории:

Чарльз никак не мог ответить на мой вопрос, и я сделала это за него:

— Не думаю, что наши отношения улучшатся.

— Хм… Наверное, не улучшатся. — Я почти уверена в том, что уловила на его лице чувство облегчения.

Он посмотрел на меня и произнес неожиданно мягким тоном, которым уже давно со мной не говорил:

— Я не хотел, чтобы все так вышло. Ты не сделала ничего плохого. Это просто судьба.

Я промолчала, но в моей голове пронеслось: «СУДЬБА??! Ты годами изменял мне! Пренебрег мной, когда больше всего был нужен! Свои интересы всегда ставил выше меня и детей! А теперь говоришь про судьбу?!»

* * *

Элли начала чаще болеть. Стоило ей выздороветь и неделю походить на занятия, как звонила школьная медсестра и говорила, что у дочери поднялась температура. Еще у Элли стремительно менялось настроение. Раньше она была веселым, активным, спортивным ребенком, с массой интересов и увлечений, но теперь стала молчаливой и мрачной. Дочке все время было скучно, и она не могла придумать, чем себя занять. Школа Элли не интересовала, она часто забивала на домашку, успеваемость снизилась. Она закрывалась и пряталась в своей комнате. Во время уборки я находила у нее мои вещи, которые она брала без спроса.

Однажды вечером мы ждали к ужину Чарльза, который сказал, что будет в шесть. В четверть седьмого муж позвонил с сообщением, что задержится минимум на час и чтобы мы начинали без него.

— Папа постоянно врет! — закричала Элли, убежала, хлопнув дверью, закрылась у себя и не открыла мне, даже когда я несколько раз стучала.

Весь год, в течение которого я проходила курс лечения, Чарльз палец о палец не ударил для того, чтобы поддержать детей и помочь им разобраться со своими чувствами по поводу моей болезни. И пусть Сэмми был еще маленьким и мало чего понимал, но Элли явно была в ужасе от всего, что происходило со мной. Тогда же у нее появилась боязнь высоты. Началось с того, что дочка однажды проехалась в стеклянном лифте в больнице, в которой навещала меня, когда мне делали пересадку стволовых клеток. После этого она к нему вообще не подходила и начала заметно напрягаться каждый раз, когда вступала на эскалатор или входила в лифт. В машине Элли боялась проезжать по мостам. Еще ее пугали насекомые и мелкие грызуны.

Я решила обсудить это с Чарльзом и предложила показать дочку специалисту. Даже не дослушав до конца, муж закатил глаза, а потом с неприязнью на меня посмотрел.

— Господи, Ди, она обычный одиннадцатилетний подросток, у которого начинается переходный возраст. Оставь ее в покое, и все будет нормально.

— Но, Чарльз, это не просто переходный возраст. Дочери пришлось сменить школу, она видела, как серьезно я болею, и переживала за меня. Элли замечает, как изменились наши с тобой отношения. Это для нее большой стресс, и я бы хотела помочь ей с ним справиться.

Я сделала глубокий вдох, повернулась и поднялась по лестнице из подвала. В то время мы еще не разошлись и не жили отдельно, поэтому я не была обязана получать разрешение Чарльза на прохождение детьми курса лечения. Я решила найти специалиста, который возьмется работать с Элли по медицинской страховке и с кем дочь сможет откровенно говорить. Учитывая наши ограниченные финансовые возможности, этот психолог, возможно, будет не тем, кого бы я выбрала, если бы у меня были деньги, но я в любом случае собиралась его найти, несмотря на мнение мужа о том, что у Элли все в порядке. Будучи детским психологом, я видела, что моей дочери необходима специализированная помощь.

На фоне того, что мой брак разваливался и Чарльз даже не скрывал свои связи на стороне, я ощущала себе некрасивой и абсолютно нежеланной. И я решила не откладывать операцию по реконструкции груди и сделать ее в ближайшее время. Я понимала, что после развода мое финансовое и психологическое состояние, скорее всего, будет сложным. Благодаря операции я хотя бы не буду чувствовать физической ущербности.

Операцию назначили на восемь утра 17 декабря. Папа заехал за мной в семь, чтобы отвезти в больницу. В отличие от предыдущих случаев хирургических вмешательств, в этот раз я не чувствовала страха, а ощущала как будто даже приятное волнение.

Когда я очнулась, за окном был поздний вечер. Не считая звуков капельницы, в палате стояла тишина. Вскоре вошла медсестра и спросила, нужно ли мне подогретое одеяло. Я улыбнулась и кивнула, а сама положила ладонь на грудь, даже под повязками ощущая появившуюся симметричность окружностей. Я так и лежала с руками на груди, наслаждаясь ощущением собственного тела. В тот момент я поняла, что решение сделать реконструкцию груди было правильным. Наконец-то я чувствовала себя полноценным человеком, то есть именно такой, какой я хотела быть во время развода.

На кровати стоял поднос со стальными контейнерами, в которых были неаппетитный бульон желтого цвета и трясущееся сладкое желе. Я не была голодна и, приподнявшись, накрыла их крышками, чтобы не видеть содержимое. Внезапно я ощутила острую боль в животе и груди. Я поморщилась и снова откинулась на подушку.

На следующее утро ко мне заехал Чарльз с бумажным пакетом в руке. Я удивилась и принялась гадать, что он привез. Возможно, какую-то вкусную еду.

— Сегодня пациентка сделала мне подарок, — сказал он. — Мне это не нужно, и я решил отвезти сюда, чтобы поднять тебе настроение.

Муж передал пакет, и я начала разворачивать бумагу, в которую была завернута одна из керамических статуэток.

— Спасибо, — сказала я, уже подозревая, кто именно мог сделать Чарльзу такой подарок. Пациентку звали Дара, и она уже много лет дарила мужу керамические фигурки на Рождество. Обычно женщина вручала ему статуэтки собак, кошек, гномов и эльфов. Иногда могла подарить фигурку Санта-Клауса.

Первым, что я развернула, оказалась статуэтка ирландского сеттера. С удивлением я увидела, что на спине животного есть крылья. Это была собака-ангел. Я горько вздохнула.

— Спасибо. Мило.

По тому, как фигурки были завернуты, стало ясно, что Чарльз их уже разворачивал и знал, какие они. Когда я распаковала вторую, более тяжелую, мне стало немного не по себе. Краем глаза я видела, что он начал разбирать сумку, с которой я приехала в больницу. В груди сдавило. Я не хотела, чтобы он копался в моих вещах. Муж посмотрел на часы. Я продолжала медленно снимать упаковку. Наконец сняла и широко раскрыла глаза от удивления. Это была фигурка серой, морщинистой женщины, сидящей на темной, сломанной скамейке. У ног женщины стоял большой пакет. А за плечами были крылья.