class="p1">Как и в отношении энергии и земли, общие национальные условия Японии неизбежно сделали продовольствие дефицитным, ценным ресурсом, который побуждает влиятельные политические и деловые круги вмешиваться в его производство и распределение. С населением более 120 млн человек, проживающих на территории размером с Калифорнию, Япония практически не в состоянии производить полный ассортимент основных продуктов питания, чтобы прокормить свой народ. Она неизбежно сталкивается с постоянной проблемой обеспечения продовольственной безопасности.

С самых ранних времен из-за постоянного давления большого количества населения на скудные земли понятие «нохонсюги», или «сельское хозяйство как корень нации», было неотъемлемой частью народного сознания и политики — не только в Японии, но и во всей Восточной Азии[128]. Идея заключается в том, что сельское хозяйство служит краеугольным камнем процветания, да и вообще человеческого существования, делая изобилие на земле и достаток в других секторах неразделимыми. Эта концепция взаимозависимости сельского хозяйства и промышленности лежала в основе ранней агломерации сельского хозяйства, промышленности и распределения в японском бюрократическом управлении. Действительно, как отмечает Чалмерс Джонсон, раздельные министерства промышленности и сельского хозяйства в Японии были созданы только в 1925 году [Johnson 1982: 86–99][129].

Первостепенный императив обеспечения продовольственной безопасности послужил естественным социальным обоснованием для создания в Японии раннего периода широких межсекторальных кругов компенсации, охватывающих производство, распределение и даже изготовление такой предназначенной для сельского хозяйства продукции, как удобрения и оборудование. Как и в других областях политики, эти круги интернализировали выгоды от поставок и распределения среди своих членов, одновременно экстернализируя соответствующие издержки. Таким образом, они внедряли в свою деятельность узкоспециализированный подход, который одновременно как стабилизировал сельскохозяйственную жизнь, так и делал ее менее восприимчивой к более широким национальным и международным воздействиям, которые могли дестабилизировать цены, предложение или сельские средства к существованию в целом. Одним словом, политико-экономическая неопределенность на земле угрожала спровоцировать значительную неопределенность в сфере недвижимости, финансов, политики и в конечном итоге самого экономического роста, поскольку все эти измерения японской политической экономии были неразделимо связаны друг с другом.

Возвышение сельскохозяйственного корпоративизма

Правительство Мэйдзи быстро усвоило солипсистскую логику промышленно-аграрной синергии, создав в 1890–1900-х годах целый ряд корпоративистских организаций с тем, чтобы одновременно помогать сельской местности и купировать в ней политико-экономическое недовольство, а также способствовать промышленному развитию[130]. В число этих новых организаций входили но-киё, или сельскохозяйственные добровольные ассоциации, и «промышленные ассоциации» (сангё-кумияи), созданные в соответствии с законодательством, принятым парламентом в 1900 году. Последние, несмотря на свое японское название, были созданы по образцу немецких сельскохозяйственных кооперативов, предназначенных для повышения производительности сельскохозяйственных арендаторов, и отличались от отраслевых кооперативных ассоциаций (гёкай), которые возникли поколением позже в японской промышленности и финансах.

Эти два типа корпоративных сельских производственно-распределительных обществ развивались параллельно, причем сангё-кумяй вскоре занялись распределением удобрений, а с 1906 года — предоставлением фермерам кредитных услуг. Но-киё, участие в которых в 1905 году для фермеров стало обязательным, тем временем сосредоточилось на сельскохозяйственном образовании и распространении знаний. В 1931 году сангё-кумияй получили также монополию на закупку риса у фермеров, а еще и эксклюзивные права на регулирование продажи риса фермерами как правительству, так и частным розничным торговцам.

В то время как но-киё и сангё-кумияй развивались в бурном начале XX века под эгидой правительства, на низовом уровне формировалось еще одно объединение общественного благосостояния с сельскохозяйственными интересами. В 1922 году в ответ на стремительный рост цен на продовольствие в годы Первой мировой войны, который привел к массовым беспорядкам 1918 года, была создана Кооперативная ассоциация средств к существованию (^сэйкацу кёдо-кумияй, сокращенно сэйкё). Под руководством Тоёхико Кагавы, общественного деятеля, получившего образование в Принстонской теологической семинарии, и при поддержке зарождающихся профсоюзов, сэйкё распределяла по разумным ценам продукты питания и другие предметы первой необходимости среди рабочих и других городских жителей[131].

Кагава также участвовал в полуофициальном сельскохозяйственном движении, организованном, по-видимому, для улучшения моральной и духовной жизни сельского населения, что иллюстрирует тесную взаимосвязь в период до Второй мировой войны между городскими потребительскими сэйкё и их сельскохозяйственными собратьями [Garon 1997: 166].

В 1942 году под усиливающимся прессингом войны на Тихом океане, которая требовала увеличения поставок сельскохозяйственной продукции при сокращении трудозатрат, два вида кооперативов, имеющих непосредственное отношение к сельскохозяйственному производству, объединились под уверенным государственным контролем. В том же году недавно принятый Закон о контроле пищевых продуктов разрешил Министерству сельского и лесного хозяйства (МСЛХ) платить фермерам за их продукцию напрямую, минуя помещиков и фактически вытесняя эти паразитические силы из сельскохозяйственной экономики. Таким образом, были заложены основы послевоенных кругов компенсации в сельском хозяйстве, в которых доминировало государство. В 1947 году, когда МАФ сделал но-киё эксклюзивными дистрибьюторами зерна в Японии, эти связи были укреплены. В том же году кабинет социалиста Тэцу Катаяма предложил сэйкё формальную юридическую роль, включив его в состав Министерства здравоохранения и благосостояния (МЗБ).

Бюрократические связи с сельским хозяйством — и основополагающая роль МСЛХ в формирующемся круге компенсации в продовольственном секторе — сложились во время и сразу после Второй мировой войны. Непосредственные и неразрывные связи между продовольственной экономикой и политическим миром зарождались медленнее. Конечно, политики сэйюкай начали развивать мощные патронажные политические взаимоотношения с сельской местностью во времена демократии Тайсё (1912–1926)[132]. Однако такие отношения между фермерами и политическими партиями начали приобретать систематическую, институционализированную форму только через двадцать с лишним лет после этого.

Главным катализатором этого стали серьезные экономические трудности, с которыми столкнулись но-киё после дефляционного «плана Доджа» 1949 года. К 1951 году обанкротились 2600 местных отделений но-киё, процветавших во время нехватки продовольствия в первые послевоенные годы. Остальные отчаянно искали новые коммерческие возможности, которые позволили бы им выжить.

Парадоксальные политические императивы «коалиции стали и риса»

На протяжении всей политической истории в Японии, как и в Германии и в некоторых других странах поздней индустриализации [Moore 1966], периодически повторяется паттерн «коалиция стали и риса». Как говорилось ранее, такой альянс элитных сельскохозяйственных и промышленных интересов преобладал на протяжении большей части периода индустриализации Японии до Второй мировой войны, с момента реставрации Мэйдзи до 1945 года. В его послевоенном воплощении промышленность обеспечивала финансирование избирательных кампаний, а сельское хозяйство приводило голосовать большое количество избирателей[133].

В начале 1949 года, в то время как в Китае разворачивалась коммунистическая революция, к власти в Японии пришло консервативное правительство Либеральной партии во главе с Сигэру Ёсида, что выглядело довольно странно на фоне мощного всплеска радикальных левых настроений и активизма в самой Японии[134]. У новой правящей