Мои плечи едва заметно приподнялись, когда с них свалилось сокрушительное бремя. Пятнадцать тысяч долларов означали, что завтра я могла начать звонить кредиторам и договариваться о графике погашения долгов.

— Спасибо, мистер Бальфур, — устроившись на кресле, прилегавшем к его дивану, я начала со светской беседы. — Я заметила символы в витражах над лестницами.

— Ах, да, на старых окнах. Их раньше открывали, когда дом ещё не вентилировался с помощью кондиционеров. Трискелион — это кельтский символ; вы увидите много таких в особняке. Кэмероны покинули Шотландское нагорье, чтобы заново пустить корни здесь, как и многие другие старые семьи в Дивинити, хотя они имеют привычку говорить, что никогда поистине не покидали нагорье, а привезли его с собой, импортируя разные мелочи и даже один из пабов в городе со всеми потрохами. Кресты часовни Дивинити вытесаны из камней горы Бен-Невис и привезены сюда из самого Лохабера.

— А символ на дверях в покои Джунипер? — мама никогда не рассказывала мне ничего о наших предках. Голова шла кругом от мысли о том, что у меня могут быть шотландские корни, и что здесь я могу наконец-то узнать о Греях и нашем происхождении.

— Я его не видел.

Когда я описала символ, он сказал:

— Похоже на Serch Bythol. Ещё один кельтский символ, уэльского происхождения, полагаю.

Я сделала мысленную пометку (серк бит-ол), чтобы поискать попозже, затем перешла к главной своей цели.

— У меня сложилось впечатление, что Джунипер довольно долго болела.

— Действительно.

— Мне пришла в голову мысль, что могли остаться дела, которыми она не способна была заниматься в её последние дни и которые могут требовать немедленного внимания. Если так, вы можете помочь мне разобраться с ними?

Просияв, он воскликнул:

— Непременно, мисс Грей! И могу ли я выразить похвалу в ваш адрес? Очень немногие из тех, кто недавно перенёс потерю, уделили бы внимание подобным вопросам. Я введу вас в курс насущных проблем, и сообща мы быстро с ними разберёмся. Я лишь составлю временное положение, дозволяющее вам принимать безотлагательные решения до подписания документов о наследовании.

***

Через несколько часов, одобрив стипендии, перечислив финансирование Женской Клиники Ковентри на необходимые счета и продлив необходимые займы, вдобавок к множеству других вопросов, которые я не до конца осмыслила, я закончила убирать остатки своего нового гардероба в шкаф над двумя стопками неоткрытых коробок со всякой всячиной. Мне казалось, что они лишь ошеломят меня ещё сильнее, если я попытаюсь их исследовать. За французскими дверьми моей спальни наступали сумерки, так что я решила вернуть тележку завтра. Я не только предпочитала передвигаться по особняку при свете дня, но и покои Джунипер вызывали у мня дискомфорт, которого я не понимала. Возможно, они были чрезмерно роскошными, и потому я не могла там расслабиться. Пребывание в моей небольшой, более уютной спальне успокаивало. Закрыв дверь, я могла временно притвориться, будто колоссальности дома и наследства не существует.

Конверт, который я нашла прислонённым к вазе, действительно был от Джунипер, и мистер Бальфур решительно подчеркнул, что мне нужно выполнить её инструкции и не вскрывать печать. Теперь я достала его из кармана и аккуратно поставила на одну из полок в гардеробе. Затем, поизучав его несколько секунд, я открыла ящик и положила конверт внутрь, достав документы о наследовании, которые я планировала прочитать сегодня вечером, и положив их на полку прямо на виду. Вид конверта, который попадался бы на глаза при каждом визите в гардероб, лишь раздражал бы меня. Некоторые условия Джунипер я понимала. Другие казались попросту деспотическими и контролирующими. Её ограничения насчёт гостей и запрет подселения соседей по дому бесконечно терзал меня. Эсте могла бы писать картины здесь так же легко, как и в Индианаполисе. Я бы могла переделать часть гаража в студию для неё. Или даже построить студию, подумала я, изумлённо вскидывая брови при этой мысли. У меня есть деньги. У меня есть земля. Я могла бы построить студию, если бы захотела! Эта идея поражала. Я быстро решила, что как минимум побалую себя новым смартфоном, чтобы снова иметь возможность делать фотографии и полноценно пользоваться интернетом.

— Как рыба, выброшенная на берег, — пробормотала я, потянувшись к телефону, чтобы позвонить маме и поговорить с ней о том, какое это безумие…

«Боже, сколько же раз это повторится?» — несчастно подумала я, уставившись на свой телефон.

Когда он зазвонил, я дёрнулась и рефлекторно ответила, а затем помрачнела, поскольку это был мой арендодатель, Рэй Саттон, которого я избегала весь день. Он начал звонить вскоре после полудня, оставил почти дюжину сообщений. Мы никогда не ладили, и прямо сейчас у меня не было ни малейшего желания разговаривать с ним.

— Чёрт возьми, наконец-то ты ответила на чёртов звонок! — взревел Рэй.

— Мистер Саттон, прошу, успокойтесь…

— Бегство из города тебя не спасёт, дамочка! Я отсужу у тебя каждый пенни, который ты заработаешь до конца своей жалкой жизни. Ты будешь вечно горбатиться, чтобы отплатить мне, иначе я швырну твою задницу за решётку!

Придя к выводу, что у него не было страховки, я со вздохом отвела телефон от уха. Пытаться перебить его бессмысленно. Мистер Саттон уходил в запои как на работу, и когда алкоголь подстёгивал его нрав, он мог орать до тех пор, пока не исчерпает весь пыл. Я ожидала, что он может накинуться на меня из-за пожара, и удивилась, что он ждал так долго, но такая демонстрация ярости была чересчур даже для него.

Я начала тихонько напевать себе под нос, стараясь не слушать его грубую брань и угрозы. Когда он наконец-то сделает паузу, чтобы перевести дыхание, я скажу ему то же самое, что сказал мне начальник пожарной охраны в день пожара. Мама не готовила еду уже больше года (это самая частая причина пожаров в доме), так что проблема наверняка заключалась в неисправной проводке или в дефектной технике. Оформление страховки на здание — это его обязанность, а не моя. Это я должна подавать на него в суд за то, что он не поддерживал в надлежащем состоянии свою собственность, сдаваемую в аренду.

Держа телефон в тридцати сантиметрах от уха ради сохранения собственного здравомыслия, я открыла французские двери и вышла на балкон. Ночное небо было изысканным, в оттенках индиго и багрянца. Неизменно дувший на Уотч-хилл ветер ерошил мои волосы и ласкал мою кожу. Закрыв глаза, я глубоко вдохнула ароматный бриз, ища свой безмятежный, спокойный центр, который в последнее время был таким ускользающим.

Я здесь, а