— Вставай. Развалилась она. Герцог желает тебя видеть. Поторапливайся. Приводи себя в порядок.

В комнату вошли слуги и внесли таз с водой и полотенце. Поставили на тумбу и вышли.

— Пошевеливайся. Герцог не любит долго ждать. Может приказать высечь.

Она вышла, задрав нос кверху и закрыла за собой дверь. Только сейчас я видела куда меня поселили. В какую-то коморку с одним окном, кроватью у стены и шкафчиком с тумбой. Убогая мебель, стены, обитые досками, запыленные шторы и окна со следами пальцев на них. Здесь явно кто-то жил до меня.

Умывшись ледяной водой, я все же почувствовала себя намного лучше. Оделась в платье, висящее на спинке стула, с трудом разобравшись в мелких пуговицах и шнуровке впереди. Натянула чулки и сунула ноги в башмаки.

Ума не приложу как они это все носят, потому что мне несколько раз показалось, что я сейчас убьюсь на лестнице и мои ноги разъедутся в этих колодках и собьются в кровь.

Меня провели в покои герцога на верхние этажи. Моя каморка располагалась на нижних. Для обслуги.

Ламберт восседал на красивом бархатном кресле бордового цвета, окружённый своими псами. Одной рукой он поглаживал пса, а другой как всегда выстукивал что-то на поручне кресла. Одет, как обычно со вкусом, каждая вещь подчеркивает его холодную красоту и мрачное превосходство. В черном камзоле, расшитом серебристыми нитями на воротнике и манжетах, белоснежная рубашка с кружевным воротником и черные узкие штаны, заправленные в сапоги.

Его волосы зачесаны назад и завязаны на затылке шелковой лентой.

— Доброе утро, Элизабет. Как тебе спалось в твоих новых хоромах? Похоже на твою келью или все же у нас условия получше?

Упивается своим превосходством и явно доволен, тем что смог унизить.

— Для узницы вполне сносно, вы ведь не в гости меня позвали.

Ухмыльнулся и застыл выжидая, изучая меня своими невыносимыми дымчатыми глазами. И мне казалось, что они не должны быть такими же, как у Миши, не должны вообще быть такими светлыми. Они должны стать ярко алыми или черными, как у самого настоящего чудовища.

— Верно. Ты в не в гостях. Ты моя вещь и куда я захочу положить свою вещь там она и будет лежать, стоять или сидеть.

— Конечно. Вы вольны обращаться с вещью, как угодно. Почему бы не применить силу к тому, кто слабее, ведь так можно потешить свое эго. Ощутить себя тем, кем на самом деле не являешься, например, мужчиной.

Вздернул ровную черную бровь и рот скривился в усмешке..

— Неужели? Тогда от чего ты так сладко вчера извивалась в моих руках? Разве не мужчина может доставить женщине удовольствие?

— Доставить удовольствие может кто угодно и что угодно. Женское тело так устроено что если стимулировать определенные эрогенные зоны, то можно привести его к разрядке. И сделать это может даже евнух.

Пальцы с перстнями сжались в кулаки, и он подался вперед, глаза сузились и потемнели.

— Какие интересные познания в женской физиологии. Кто помогал тебе ее изучать?

— Книги, профессия и жизненный опыт.

— Профессия?

— Да, профессия.

— И какая интересно профессия была у монахини молчальницы?

— Врачевания.

— И конечно же женскую физиологию ты учила в священном писании.

Я не ответила, а он смотрел на меня исподлобья.

— Ты на что-то надеешься, когда дерзишь мне? Думаешь тебя освободят? Или сможешь сбежать?

— Какая вам разница на что я надеюсь. Это не имеет никакого значения.

Длинные пальцы застучали по подлокотнику.

— А знаешь я думаю, что твои надежды, желания и мысли надо подкорректировать. До того, как ты приступишь к работе, высокомерная сучка!

Он посмотрел на своих стражей, стоящих у дверей залы.

— Уведите ее. Заприте в темнице, а завтра на рассвете она получит десять плетей.

— Вы сумасшедший! Вы вообразили себя богом?

— О неет. Зачем же так громко. Я вообразил себя всего лишь дьяволом.

Он встал с кресла и подошёл ко мне.

— Боишься наказания, Элизабет? Ты можешь его избежать.

Обошел меня со всех сторон, потом наклонился к моему уху.

— Стапть на колени и облизать носок моего сапога со словами «умоляю вас простите меня, мой Господин».

— Зачем вы это делаете? Почему я?

— Потому что я так хочу!

Провел пальцами по моему затылку, и я вся дернулась от этого прикосновения. Пусть не трогает меня. Не дает ощутить свои пальцы. Я не хочу его больше ассоциировать с Мишей.

— Ну так как, Элизабет? Попросишь прощения? — провел пальцами по мочке моего уха, — Если так брезгуешь моими сапогами я могу преподать тебе пару уроков мужской физиологии и твой язычок получит должное применение с наименьшими потерями.

— Лучше пять плетей.

Выпалила я и встретилась с его горящим взглядом.

— Помните? Я предпочла лишиться этого самого языка только не принадлежать вам?

— Помню….а ты запомнишь каждую секунду проведенную в этом доме. Я тебе клянусь, что она вырежется в твоей памяти. А не вырежется — я вырежу ее сам.

Лишь теперь я оказалась в настоящей темнице. Все остальное было раем на земле по сравнению с этим мраком и вонью. Невыносимой и совершенно ни с чем несравнимой вонью, которую я не могла сравнить ни с чем. Тюрьма, расположенная в подвалах замка, была подобием Чистилища, в котором раздавались стоны, вопли, проклятия и рыдания. Я слышала писк крыс, нескончаемое капание воды и стекание по стенам. Никаких окон, даже маленькой дырочки наружу. Но я слышала, как вышагивает ночной дозор замка по мостовой за каменными стенами, где-то высоко. Я сидела в полном мраке. Ни свечей, ни факелов. Глаза постепенно привыкли к темноте, и я различала стены, блестящие от сырости, сами решетки и ворох соломы на полу.

Когда я увидела, что из себя представляет моя жуткая обитель, то у меня зашевелились волосы на затылке. Стены, испачканные кровью, исписанные, исцарапанные кем-то сидевшим до меня.

«Дьявол среди нас», «Будь проклят герцог Ламберт», «Гореть тебе в Аду Морган!». Запах мочи, экскрементов, крови, сырости. Все это забивалось в нос и доводило до отчаяния. Я вдруг поняла, что не выдержу здесь долго, не смогу и дня находится в этом ужасе.

И тут же в ушах зазвенел его высокомерный голос:

— Боишься наказания, Элизабет? Ты можешь его избежать.

— Стать на колени и облизать носок моего сапога со словами «умоляю вас простите меня, мой Господин».

— Зачем вы это делаете? Почему я?

— Потому что я так хочу!

— Ну так как, Элизабет? Попросишь прощения? Если так брезгуешь моими сапогами я могу преподать тебе пару уроков мужской физиологии и твой язычок получит должное применение с наименьшими потерями.