Это последнее, что я помню с того концерта. Когда Мила сказала это, на сцену на разогрев вышла группа «Рекорд Оркестр», начала орать песню «Лада седан», что вынудило меня взять коктейль «Зеленая фея», и он выключил мне долговременную память. Мила говорит, что весь концерт она видела меня то тут, то там в зале, и то и дело на высоту двух метров взлетала моя голова в шляпе, а потом снова ныряла в толпу.

* * *

Жора встретил меня в аэропорту.

Дудук как-то перестал соответствовать настроению, и я врубил сербскую музыку на телефоне, Чолича, «Ти можешь све, аль едно не».

Стало весело – всюду появляется зелень, двухцветная Россия уступает место цветущей. Скоро Девятое мая, работа идет по плану, митингов у завода больше нет, недовольных мы превратим в довольных, и все будет хорошо. А потом лето, и к лету у поселка уже будет хороший пляж, и все будут воспринимать поселок и реку как место для отдыха, и вода будет прозрачной, и дно чистым, и спасательный пост будет на месте.

На встрече с муниципальными депутатами все было тихо и спокойно, они смотрели презентации, ели пирожки и кивали, а затем охотно прогулялись по заводу. Глава поселка, Изъюров, присутствовавший на той же встрече, удовлетворенно жал руку Вилесову и фотографировался для районной газеты, радовался, что мы согласились профинансировать пляж, и предлагал уже в конце недели показать место и рассказать о проекте лично.

Но уже на следующий день на встрече в прокуратуре рыхлая и преждевременно, уже годам к тридцати, подурневшая прокурорша показала мне жалобу на завод, подписанную муниципальными депутатами утром, ровно за час до моего визита. В жалобе были указаны очередные напасти, свалившиеся на поселок из-за завода: тараканы, муравьи (домашние), подозрительно быстро скисающее молоко (это из-за качества воздуха, так было сказано в жалобе), разбитые фурами дороги (будто без фур там всюду было шоссе). Я спросил, что будет делать прокуратура. Прокурорша ответила, что будет проводить проверку. Считать муравьев, что ли, до и после строительства завода и пытаться связать эти факты?

В поисках поддержки я отправился к депутату от нашего округа в столицу региона. Этот двадцатипятилетний парень, бывший кавээнщик местной команды, оценивающе посмотрел на меня, пригладил и без того залакированные волосы и попросил построить физкультурный комплекс ценой в тридцать миллионов рублей. Я сказал: «Подумаем. Мы об этом подумаем».

Было трудно понять, кто из властей может вести эффективный и конструктивный диалог. Ответ «никто» Вселенная не принимала.

* * *

В пятницу утром шел мимо Дома культуры и видел, как очередной рейс с бабулями и внуками отправляется на экскурсию на завод. За несколько недель удалось перетаскать туда пять партий – почти триста человек, или пять процентов населения поселка. Я верил, что разум победит, и хотя бы часть лично побывавших на заводе будет честно говорить, что печей не видали, а очистные сооружения есть, и им объяснили, что уже к концу лета все заработает как надо, а пока завод работает на целлюлозе и это для местной природы безопасно.

Мне предстояла встреча в администрации поселка. Я уже там бывал: наносил визит вежливости толстолобому, крепкому шестидесятилетнему главе поселка – Ивану Сидоровичу Изъюрову. Вел он себя в полном соответствии с тем, как выглядел, а выглядел он как директор колхоза из советского кино: шерстяной костюм, рубашка, галстук и резиновые сапоги. Такая респектабельность, не отрицающая весенней грязи.

– Чаю будете? – спросил не сказать чтоб участливо и тут же сам продолжил: – Нет? Вот и хорошо. На речку пойдем.

Глава без оглядки на меня и на то, как я обут, бодро шагал через лужи и обогнал меня метров на пять, будто избегал разговора. Выйдя к берегу и впервые увидев этот спуск к реке, с довольно высокого берега к пойме, я позавидовал технике спуска по скользкой глине, которой глава владел в совершенстве. Он четко вбивал пятки, передвигался при этом полубоком, аки горный козел, а я скользил в лыжной технике, не успевая остановиться.

– Вот здесь, – глава махнул рукой, – и есть пляж. В советское время даже песок был. Землемеры на той неделе проведут измерения, потом надо будет дно почистить повдоль и за границу пляжа, метров на тридцать. Потом здесь оборудуем лежаки.

– Надо ступеньки еще сделать.

– Ну, это дополнительно можно, конечно, но не обязательно. Главное, про пляж-то ясно? Надо потребность в песке обсчитать, осметить и потом уже приступать. К началу купального сезона успеем?

– Успеем, наверное. Если завод не закроют.

– А такое возможно?

– Еще как, Иван Сидорович. Мне стало известно, что все жалобы на завод подписаны депутатами и вами.

– Так оно и есть.

– А вы не видите противоречий между тем, чтоб жаловаться на завод в прокуратуру и просить у завода пляж?

– Так мы же не можем против воли жителей. Мы же работаем с населением, с избирателями, они жалуются, коллективные жалобы составляют, депутатам несут, потом уже собрание депутатов выносит решение на рассмотрение, а я не могу их игнорировать.

– Иван Сидорович, вы можете провести разъяснительную работу? Вы же были на заводе, вы убедились, что дыма нет, что вода чистая выходит.

– Все верно. Но мнения жителей я игнорировать не могу.

– Но это мнение основано на догадках, а иногда на прямой лжи и введении в заблуждение.

– Это тоже правда.

– Отчего вы тогда подписываете жалобы в прокуратуру, основанные на лжи?

– Это не ложь, а мнения, Михаил.

Мне нужно было одно: чтоб кто-то починил эту сломавшуюся часть государственной машины. Ну, может, и не починил, но заставил бы работать. И я не представлял, где найти такого специалиста. Глава, откуда-то уже раздобывший палку для удобства ходьбы, оперся на нее, наклонился к воде и замер.

– Река пахнет.

Я подошел к берегу. От реки чуть пованивало отдаленно знакомым запахом, определить который, впрочем, я не мог.

* * *

По-моему, туалет на заводе туалетной бумаги должен выглядеть как павильон на выставке достижений народного хозяйства. Элегантный, итальянский, наверное, унитаз должен возвышаться на роскошном постаменте среди блестящей плитки, а кругом – диспенсеры с бумагой – однослойной, двухслойной, трехслойной, под любой вкус, под всякую задницу…

Но сортир на четвертом – директорском! – этаже административного корпуса не был достоин имени туалета, он не походил даже на уборную. Это был именно сортир. Впрочем, до статуса гадюшника пока не опускался.

Пол там мылся нерегулярно, и, встав над унитазом или сев на него для отправления нужды, ты неизбежно прилипал подошвами. Мало вещей столь же