неприятных, как омерзительное отлепливание ботинок от этой липкой пленки. Но главный пиздец был в другом: раз, другой и третий я сталкивался с тем, что туалетной бумаги там нет. На заводе туалетной бумаги! – в туалете, куда ходит директор и его гости! – нет туалетной бумаги.

Зашел к Вилесову и сказал, что этот пиздец нельзя никак иначе как пиздецом назвать.

– Непорядок, – согласился Вилесов, – сходи, Михаил Валерьевич, и уладь. Это тебе в АХЧ. Там Глаша, она у нас уборщицами заведует.

Глаша, лет сорока женщина с аккуратным каре, остроносая и бойкая, но какая-то сломленная, что ли, глянула на меня с тоской.

– У меня не хватает уборщиц. Зарплата – копейки, идут только… алкоголички. Взяли на прошлой неделе, и они вдвоем не вышли на работу. На всю неделю не вышли. После аванса. Что делать, где их найти?

– Сколько денег вам надо, чтобы нанять нормальных уборщиц?

– Хотя бы по пять тысяч добавить. У меня их шесть, то есть надо тридцать тысяч в месяц.

– То есть триста шестьдесят в год?

– Да.

– Дорого стоят чистые туалеты, надо сказать. Если я переведу вам из бюджета на пяр, наймете?

Глаша наклонила голову – дескать, ты че, серьезно?

– Найму, – без доверия сказала, так, плоско, потому что иного ответа вопрос не предусматривал.

– И давайте график введем, как в «Макдоналдсе». Убрала, галочки поставила, что все есть – бумага, мыло, что пол чистый.

– А… зачем? Я и не знаю, какие там графики…

Я погуглил картинку и показал ей в телефоне.

– Вот такие таблички надо будет в каждый туалет. Там время указано, заходишь и видно, когда в последний раз убирал и кто.

Собрался было уйти, но Глаша меня остановила. Посчитала, что раз я так пекусь о состоянии сортиров, то, наверное, и о людях тоже.

– Михаил Валерьевич, у меня еще вопрос есть. У нас тут один рабочий заболел, а средств надо много, не хватает.

– Чем заболел?

– Рак легких диагностировали.

* * *

Линейный рабочий с линии полотенец Z-сложения, Иван Колегов, человек уже за пятьдесят, лежал на кровати. Бочкообразная фигура жены Колегова заняла дверной проем и отрезала мне дорогу к отступлению.

– Вот, лежит, ничего не делает! – воскликнула жена, как будто на кровати был не человек после химиотерапии, а лентяй.

– Иван Андреич, я с завода, меня Миша зовут. Мы хотим узнать, какая помощь вам требуется.

Колегов продолжил лежать без движения, изредка вздыхая.

– Ну вставай, Ваня, ну люди же пришли, давай на кухню!

Колегова повела меня на кухню их маленькой грязной квартирки, за которой совсем никто не присматривал. Бардак был всюду: в прихожей на вешалке висела, наверное, сразу вся верхняя одежда семейства – и весенняя, и зимняя, и летняя, и огородная, и «на выход». Коридор был завален хламом, вокруг старой стиральной машины, барабан которой лежал отдельно, выросла гора барахла. В кухне – свисающие обои, отклеившиеся у потолка, запыленный торшер, запыленный же холодильник, даже разделочный стол, и тот был в пыли. Чистой была только стопка не до конца распакованных из оберточного картона новых беленьких книг с идиллическим русским пейзажем из непропорционально маленьких берез у огромной церкви о трех куполах на белой мягкой обложке. Называлась книжка «Россия – Родина Елен».

– Это так, коллективный сборник… там моего немного.

– А вы… поэт?

Колегова подняла на меня недоуменный взгляд.

– Так-то самая известная, наверное, в Кряжеве. Лауреат районного конкурса.

– О! Издаетесь?

– Понемногу. Но что об этом… сейчас. Вы же пришли, чтобы предложить нам помощь?

Завод и профсоюз уже запланировали выплаты Колегову – и четыре оклада, и страховку, и что-то из кассы взаимопомощи. Но этого было мало, рак попался запущенный, и часть легкого решено было удалить сразу после химии. Химия тоже требовалась какая-то особенная, нужно было везти Колегова в Москву. Мы обговорили предварительно сумму помощи, требовалось что-то около полумиллиона, и можно было выплачивать эти средства частями.

– Можете деньги мне на карточку перечислять? – спросила Колегова, наливая мне чай в грязную кружку.

– Ну… этот вопрос надо проработать… и мнение Ивана Андреевича узнать бы.

Колегова поставила передо мной кружку, к которой было опасно притрагиваться, достала какое-то поломанное печенье из недр шкафа и отлучилась, прикрыв за собой дверь. Из комнаты почти сразу донесся ее визгливый голос. Я отлил чай в раковину, чтобы не показаться брезгливым, и стал изучать список авторов книги. Там действительно были одни Елены, перечисленные в алфавитном порядке по фамилиям.

Через пару минут Колегова вернулась.

– Иван Андреевич не против, чтобы вся помощь перечислялась мне на карточку.

– Что ж, мы… рассмотрим эту схему действий. Тогда я… пойду.

Колегова вручила мне книжку, старательно выведя какой-то длинный автограф. Мы вышли в прихожую, где Иван Андреевич, превозмогая себя, тщательно и медленно тер пол тряпкой, кое-как закрепленной на швабре.

– Наконец. Встал. Соизволил, – прокомментировала Колегова.

Колегов в ответ принялся оглушительно кашлять, снимая тряпку со швабры.

На улице установился штиль, такое первое весеннее безветрие, которое часто становится предвестником наступающей теплой поры на Севере. В такое время хочется втянуть поглубже воздух – чтобы запомнить его надолго. Но тем вечером над поселком нависло облако вони – той самой, что я почувствовал днем на прогулке с главой. Вонь эта предвещала начало нового витка безумия в поселке. Я мигом представил горящие фуры туалетной бумаги, хищные вороньи крики бабок, отца Арсения, предающего завод анафеме, и Качесова, у которого оба глаза встали на место, чтоб он мог целиться прям по проходной из «сайги».

Набрал номер эколога Германа.

– Ты в поселке?

– Да, в «Красной Шапочке».

– Выйди на улицу. Тут воняет, повсюду. Запах от реки. Надо найти источник. Срочно.

* * *

Тих кряжевский вечер. Ой, как тих. Если бы не завод, монотонно урчащий бумагоделательной машиной в своем чреве, да не редкие пьяные крики дерущихся у «Серого волка», можно было бы подумать, что я оглох.

Шагал из одного конца поселка в другой – от двухэтажного деревянного барака Колеговых до гостиницы. По пути встретил Глашу, которой махнул рукой. Мелькнув фарами, мимо проехал джип Качесова. Здесь все друг друга знают, и я уже начал входить в этот круг.

Разумеется, новость о том, что один из рабочих завода болен раком, мгновенно разнесется по поселку. Биться против сарафанного радио бессмысленно. Все равно все узнают. Особенно если учесть темперамент и характер супруги Колегова. Конечно, жители будут валить все на дым или на бумажную пыль, тут два варианта мифотворчества. Итак, отныне от жизни рабочего, который и проработал-то на заводе всего три месяца,