кругу ходили те же картинки, да ещё и память подбрасывала подробностей про Николку. Нет! Не хочу!

Выдохнула шумно, оглядела комнату. На дворе уже темнело, но до глубокой ночи ещё далеко. Чем заняться?

На работе было проще — в ручном режиме открывать и закрывать Врата, ориентируясь не на стандартные, рассчитанные и выверенные промежутки времени, а на собственное разумение и очереди в Зеркалах по ту сторону каждых из трёх Врат.

Шеф пришёл ко мне в будку, когда спасатели проверили работу артефактов и накопителей и дали добро на продолжение работы. Усатый пытался завести разговор. Хотел, наверное, услышать отчёт, но я шикнула — не мешай! Такие очереди выстроились по обе стороны от каждых Врат, что дохнуть было некогда, не то что отчитаться.

Но Шеф у меня понятливый, хоть и вредный. Он даже немного помог, принимая плату за проход, но вскоре ушёл со словами «Потом доложишь».

К концу смены я, конечно, справилась с последствиями происшествия, и затор рассосался. Но и устала до бесчувствия. Как раз то, что нужно — не помнить, не думать, ничего не хотеть.

Жаль, что надолго этого не хватило. До первого кошмара.

— Утипути, давай покормлю, — и я потянулась за кружкой с носиком, чтобы полить непонятного вида кустик в горшочке. — Вот растёшь тут и не знаешь, что сегодня у Врат, — я глянула на недалёкие огоньки иллюминации арок, которые виднелись за окошком, наискосок, они как раз засветились в сгущающихся сумерках, — чуть человек не погиб. Маг. — И ещё один странного вида цветочек получил порцию живительной влаги. — Ах, какие у него глаза!..

Ещё немного жидкости следующему своему питомцу досталось со словами:

— Ты вот растёшь, и не представляешь, как мне хочется, чтобы Клайвер Орбэ как-нибудь сказал: «Зоэ, а пойдёмте со мной в театр!»

И уже к самому последнему экзоту, обитающему у окна, обратилась поливая:

— Как тебе мой акцент? Во-от! То-то же! Я отлично говорю на {кроно}. Я вообще счастливчик.

Вздохнула тяжко и поставила пустую кружку. Да, я счастливчик: у меня есть ангел-кот, отличная работа, уютная квартира, Клайвер вот… Чем ни счастье? Только в одном и была неприятность: Жажа оказался абсолютно прав, магом я никогда не стану, даже можно не мечтать.

В голову лезли мысли, от которых сердце прыгало и колотилось, а прокушенная губа болела, снова зажатая зубами от усилия сдержать этот мучительный поток кровавых образов.

Стоп, всё! Остановка.

— Кусимир! А давай-ка шить Акульку!

Лысый обормот, почти полностью закопавшийся в моё любимое одеялко, приоткрыл глаз и одарил взглядом искоса. Одобряет?

Золотая нить легко скользнула в ушко иглы. Стежок, стежок, стежок… Аккуратные, гармонизирующие, они ложатся поверх красно-жёлтых кусочков, пришивая их к чёрном боку акулы.

— Ты, Куся, не понимаешь, — размеренные движения успокаивали чувства, замедляли суету, останавливали подрагивание пальцев. Даже речь становилась медленной и размеренной, прямо Арина Родионовна. — У тебя есть я. Когда хочешь — приходишь, пожрёшь. Поцарапаешься или потрёшься, уж какое настроение будет. Опять уходишь.

Куся уткнул нос в одеяло и, казалось, спал — глаза закрыты. Но вот уши-локаторы жили довольно оживлённой жизнью, так не вязавшейся со всей сонной фигурой под одеялом. А почему? А потому что слушает драгоценный мой!

— А у меня, котик, нет никого. Понимаешь, никого! Мне не к кому пойти, хоть царапаться, хоть… не царапаться, — вздохнула и чуть отодвинула тёмный бок с вышивкой. Эх, хорошо получается! Ярко! Такая работа — сплошное удовольствие: и глаз радуется, и на душе благодать. — Но это раньше так было. А теперь, Куся, — большущее ухо дёрнулось, уловив знакомое имя, — я пойду к Клайверу. Да, мне можно.

Лысая морда приподнялась, а глаза, затянутые третьим веком, приоткрылись, чтобы прощупать меня недоумённым взглядом.

— А что? — даже обидно стало. — Мне спасатель пообещал замолвить словечко. И я пойду, слышишь? Пойду! Куплю ему местное яблоко, и пойду.

Кусимир снова задремал, уткнувшись носом в одеяло.

— Клайвер на меня толком и не посмотрел при нашей первой встрече, — я продолжала болтать и работать иголкой.

А что от этого соображения тоскливо звенело в душе, не так уж и важно. Зато сегодняшние жуткие впечатления отошли на второй план.

И пусть. И хорошо.

Лучше уж эта тоска, чем фонтанчик пульсирующей ярко-алой крови, что так и стоит перед глазами.

— Может, он меня и не помнит. А я его спасать бросилась. Вот приду завтра в госпиталь, скажу «здрасьте, бру Орбэ, я вас спасла, женитесь теперь», а он скажет, мол, не просил если, то и не лезла бы, мол, спасение погибающих — дело рук самих погибающих.

Вздохнула и хмыкнула грустно. А чем не сценарий? Тоже ведь может быть. Обвела взглядом квартиру и запретила себе хандрить — у меня всё отлично!

Я жила не просто хорошо, а именно что отлично. Управление «Врата-транспорт» было конторой небедной. И квартиру выделило хоть и не роскошную по меркам столицы, но для меня одной, вернее, для нас с Кусимиром, просто прекрасную: большая светлая комната на два окна, кухня, она же гостиная, хоть без окон, но большая, да ещё и с полным хозяйственным набором — и печь, и продуктовый хран, и посуда, и мебель. И вообще, всё, что душа пожелает.

И про деньги вспомнила, которые мне тут платили за работу, — приятная сумма, хоть по столичным опять же меркам небольшая. Да и сама работа была в целом знакома.

Всё-таки у меня всё хорошо. Намного лучше, чем раньше. Правда же?

Взгляд упал на сваленную у входной двери мантию, и плечи как-то сами поникли — испорчена.

Можно, конечно, попробовать отстирать. Но как потом выжать такую тяжесть? А можно купить новую. Наверное можно. Жаль, что от "приятной суммы" после покупки мелочей для рукоделия осталось мало, на еду только. Да и приятности в самой первоначальной сумме должно быть раза в три больше, чтобы хватило на новую мантию. Эх…

Может, Управа согласится выдать новую? Да, может, конечно. Но будет это нескоро — нужно будет написать заявление, отдать начальнику, а там… Пока бумага пройдёт все проверки и одобрения, утверждения и прочие процедуры, зима закончится. Знаю я, что такие огромные конторы, как «Врата-транспорт», быстро не работают. Мир другой, а инерция такая же.

Вздох получился тяжёлый. И как теперь в госпиталь идти? В шали, что ли? Или не пойти? А то ведь пойду, и только больнее себе сделаю —