Два года назад я выиграла писательский грант. У меня было полтора года на то, чтобы только писать! Но я никак не могла найти такой ритм, который оставался бы подходящим для меня дольше, чем четыре-пять дней. Я пробовала писать с девяти утра до часу дня. Сначала это работало, потом перестало. Я попробовала писать с двух до шести. Это было хорошо, но тоже недолго. Потом я решила писать в любое время, когда мне захочется. Закончилось и это. Каждую неделю мне приходилось придумывать новый режим. У меня была возможность перепробовать любые часы дня и ночи. Но идеала я так и не нашла. Однако главное – сберечь свою связь с творческим процессом, сколько разнообразных тактик ни пришлось бы для этого перепробовать.

Писать – все равно что дышать. Вы не прекращаете вдыхать и выдыхать, сажая деревья, спускаясь в метро или ведя уроки. Писательство – такой же основополагающий процесс. Вот какую запись от 27 июля 1984 года я нашла у себя в тетради:

Если вы видите, что вам трудно писать, и все вокруг кажется каким-то бессмысленным и ненастоящим, просто пишите о еде. Это нечто прочное, нечто, что любой из нас всегда может вспомнить о своем дне. Однажды у меня была группа, которая никак не могла оторваться от земли. Каждое упражнение заканчивалось совершенно пресными текстами. И в один прекрасный день меня осенило. «Ладно, – сказала я. – У вас есть десять минут. Напишите о еде, которую вы любите». И тексты моих учеников оказались живыми и полными красочных подробностей. Никаких абстракций. Вся комната наполнилась энергией. Когда разговор заходит о еде, люди всегда точно знают, что им нравится, могут выражаться точно, конкретно и исчерпывающе.

Диана Ди Прима, поэтесса из поколения битников, написала книгу под названием «Обеды и кошмары» (Dinners and Nightmares). Вся первая половина книги посвящена блюдам, которые она ела, ужинам, которые готовила, гостям, приглашенным на эти ужины, и спискам продуктов для них. Там есть замечательная история о том, как она провела целую зиму в Нью-Йорке, поедая печенье «Орео». Это прекрасная литература. От нее никогда не устаешь. Все мы любим поесть.

Напишите о еде, которая нравится вам больше всего. Будьте конкретны. Дайте нам подробности. Где вы это ели, кто был с вами, какое время года стояло на дворе? Каким был ваш лучший завтрак, обед или ужин на прошлой неделе? «Тот банан, который я съела на холодной кухне утром во вторник, остановил вращение Земли».

От стола, сыра, голубоглазой подруги напротив вас, от стаканов с водой, полосатой скатерти, вилки, ножа, тяжелой белой тарелки, зеленого салата, масла и стакана бледно-розового вина вы можете дотянуться в памяти, времени, пространстве, мыслях до Израиля, России, религии, деревьев и тротуара. И у вас всегда будет место, откуда можно начать, нечто прочное, вкусное и ясное прямо перед вами.

Допустим, кто-то из вас не слишком общителен. У вас никогда в жизни не было хорошего обеда, вы разбиты, и у вас нет друзей. Что ж, начните с последнего холодного бутерброда с сыром, который вы съели в пустой квартире на Первой Авеню, и с тараканов, которые плавали в чашке позавчерашнего кофе. Это ваша жизнь, начинайте с нее.

Вчера вечером мы сидели со старинной подругой в моей гостиной. «Знаешь, Натали, – сказала она, – я помню, что ты говорила об одиночестве, но на прошлой неделе, когда я была действительно одна, мне казалось, что я – единственный человек в мире, который знает, что это такое». Да, одиночество именно таково. Если мы чувствуем связь с людьми – даже с такими же одинокими людьми, – мы уже не одиноки.

Когда я рассталась с мужем, роси Катагири сказал мне:

– Ты должна жить одна. Ты должна научиться этому. Это твое окончательное прибежище.

– Роси, а я привыкну к одиночеству?

– Нет, ты к этому не привыкнешь. Я принимаю холодный душ каждое утро, и каждое утро это кажется мне ужасным, но я продолжаю стоять под душем. Одиночество всегда кусается, но ты должна научиться стоять в нем и не пытаться убежать.

Какое-то время спустя я снова подошла к роси. «Это очень тяжело. Я прихожу домой, а там никого нет – и мне становится страшно». Он спросил меня, что я делаю, когда одна. Неожиданно этот вопрос увлек меня. «Ну, я мою посуду, мечтаю и рисую каракули на клочках бумаги. Я рисую сердечки и раскрашиваю их. Я обрываю сухие листья с комнатных растений и слушаю много музыки». Я начала исследовать свое одиночество и заинтересовалась им. Я перестала с ним бороться.

Писательство может быть очень одиноким занятием. Кто будет это читать, кому до этого есть дело? Один мой ученик как-то спросил: «Вы пишете для себя или для людей?» Когда вы пишете, думайте о том, чтобы разделить с кем-то вашу потребность высказаться. Выберитесь из пропасти одиночества и выразите себя перед другим человеческим существом. «Вот как я воспринимала все, когда жила на Среднем Западе». Пишите так, чтобы другие поняли вас. Искусство – это общение. Попробуйте горечь одиночества на вкус – это станет отправной точкой для чувства близости и сострадания ко всем таким же одиноким людям. А затем своими текстами выведите себя оттуда, думая о ком-то и стремясь рассказать ему о своей жизни. Протяните через текст руку другой одинокой душе. «Вот как я чувствовала себя, когда в конце августа ехала через Небраску, вечер за вечером одна в своей синей машине».

Пользуйтесь одиночеством. Из боли одиночества прорастает стремление восстановить связи с миром. Возьмите эту боль и с ее помощью погрузитесь еще глубже в свою потребность высказаться, сказать, кто вы и что вы думаете о свете, комнатах и колыбельных.

Иногда нам бывает скучно, мы устаем от себя, от своего голоса и от того, о чем пишем, – и это состояние никак не обойти. Когда вылазка в кафе, чтобы писать там, уже не помогает, нужно придумывать другие способы. Покрасьте волосы в зеленый цвет, ногти – в фиолетовый, сделайте пирсинг в носу, оденьтесь, как представитель противоположного пола, сделайте химическую завивку.